Андрей Раевский - Воспоминания о походах 1813 и 1814 годов

Ознакомительный фрагмент

Из Ждуни получил я повеление ехать в Лигниц с бумагами к главнокомандующему нашей армией генералу Беннигсену.

III

Силезия

Приветствую тебя, страна, освященная великими событиями прошлого столетия, колыбель и обелиск незыблемый несокрушимой славы Фридриха Единственного! Приветствую тебя, обитель свободы, счастья и промышленности! Неудивительно, что мудрый и предприимчивый монарх Пруссии для утверждения едва возникшего своего владычества решился овладеть богатой Силезией. Какая ужасная противоположность представилась взору моему, когда я переступил из бедной, песком и развалинами покрытой Польши в цветущую, благоденствующую Силезию! Хлеб уже собран, бесчисленные стада пасутся на влажных пажитях. Опрятность селений, скромная, но довольно привлекательная наружность домов, редкая исправность дорог и мостов, печать непринуждения и благородной независимости, заметная в поступках и даже лице простого народа, возвышает душу и возбуждает какое-то приятное, доселе неизвестное чувство. Странно показалось мне, что одна умственная черта, политикой проведенная, разделяет два народа, в которых нет ничего общего ни в нраве, ни в языке, ни в самой одежде. Напрасно станете вы приписывать это природному свойству жителей. Польские воины, из среды грубых, диких поселян избранные, ловкостью, мужеством и проворством своим опровергают это мнение.

В Германии каждый поселянин получает некоторое, званию его соответственное, образование. Он знает свои права и обязанности, не страшится притеснений и без всякого ропота приносит на алтарь отечества дань, законами общества на него возложенную. И Россия под благотворным скипетром Александра исполинскими шагами приближается к счастью и благоденствию. Во всех неизмеримых концах ее воздвигаются храмы наук и просвещения, везде начинают цвести искусства и художества, везде видите вновь заведенные училища, университеты, больницы и другие благотворительные учреждения. Дворяне и купечество, ревнуя великим намерениям императора, с радостью посвящают избытки свои пользе сограждан. О, Отечество мое! Какая блистательная участь ожидает тебя! Я видел славу и богатство твое, видел обширнейшие страны Азии и Европы под скипетром твоих самодержцев, но потомки, еще счастливейшие, увидят торжество наук и художеств в пустых, доселе необитаемых степях Тавриды, Кавказа и Сибири! Свет трепещет днесь твоего оружия, но он будет удивляться и мудрости твоей.

И в самом деле, какая величественная картина представляется взору моему, когда воображаю, что со временем все необозримые пустыни России покроются роскошными городами и цветущими селами, что жители, даже низкого состояния, просвещенные духом, щедро осыпанные дарами природы, познают чистые, невинные наслаждения жизни общественной, что чужеземцы будут посещать их, дабы восхищаться успехами просвещения, мирной жизнью и благоденствием счастливых сынов славы… Это мечта, – скажут мне. Так, но мечта сладостная и правдоподобная, ибо я уверен, что Европа не погрузится более в гибельное невежество XIII века, что ум человеческий быстро будет стремиться до возможной нам неизвестной степени совершенства.

Протяжный звук почтового рожка прервал мои мечтания – и я в первый раз увидел немецкий город. Милич ничем не заслуживает внимания, но примерная чистота и устройство показывают весьма ясно, что вы уже не в Польше. Теперь все представляет здесь вид лагеря: улицы загорожены повозками, дома наполнены солдатами… но незаметно, однако ж, никакого замешательства и беспорядка. У ворот почтового двора встретил меня прусак, лет семидесяти, с седой длинной косой, пожелал доброго дня и пригласил к весьма невкусному обеду. За все эти вежливости я должен был заплатить прогоны серебряными деньгами. С бумажками нашими немцы не успели еще познакомиться, и большие до них неохотники, ибо знают, сколь неусыпно фабриканты щедрого Наполеона работали.

Переменив лошадей в Требнице, ночью переехал я Одер у самого Бреславля. На другой день спешил хотя мельком видеть сей город, столь славный своей торговлей и промышленностью. Дома в четыре, пять этажей, но построены без вкуса и красоты, дворы тесны и потому неопрятны. Это покажется странным русскому, который даже в самых малых городах своих привык видеть красивые дома и чистые дворы, но должно заметить, что немцы, жертвуя всем для выгоды, не бросят одного талера для прихоти. По сей причине и в самых столицах Германии найдете весьма мало частных домов, которые поражают взоры красотой архитектуры и наружным великолепием. Если бы правители Германии были столь же расчетливы, как жители, то в целой стране этой не удалось бы вам встретить великолепных произведений зодчества. И в самых малых вещах можно видеть характер народный. В России первое попечение строителя – дать своему дому хорошую внешность, сами поселяне заботятся, чтобы ворота и ставни их хижин были украшены резной работой.[2]

Поутру был развод резервной гвардии короля прусского. Люди прекрасные, одежда и вооружение также весьма хороши. Кажется, что на лицах этих мужественных юношей заметно нетерпение лететь на поля славы и мщения, разделить победы и раны с великодушными мстителями за честь и свободу Германии. Грозный пример непостоянства и ничтожности слабых смертных! За год перед этим те же народы, может быть, те же самые люди готовили низложение России.

Бреславль и вообще вся Силезия славится суконными, полотняными и многими другими фабриками. Шерсть здешних овец, исключая испанскую, лучшая в Европе. Везде видите трудолюбие и деятельность жителей.

За воротами Бреславля, когда я выезжал из оного, встретил меня молодой человек и весьма вежливо просил довезти до Неймарка. С почтальоном сладил он весьма скоро, и я согласился тем охотнее, что одному в незнакомой земле ехать весьма скучно. Это был офицер 9-го конного полка, фамилии не помню, добрый человек, только, к сожалению, подобно многим и моим соотечественникам, он заражен был несчастной страстью говорить весьма плохо по-французски. Уверения мои, что я разумею немецкий язык, не помогли нимало, он не переставал всю дорогу говорить несвязный вздор, из которого я мог понять только, что каждый шаг ознаменован здесь славой Фридриха, что храм, виденный нами на вершине Подоблачной горы (Schattenberg), построен этим героем в признательность высочайшему покровителю, который даровал ему силы и средства с горстью прусаков сражаться с соединенными силами почти всей Европы. От Бреславля до Неймарка четыре мили с половиной. Проехав около трех миль, почтальон остановился. Несмотря на то что здешние лошади, даже курьерские, бегут не более шести верст в час, такая большая станция весьма тягостна для них. У ворот постоялого двора встретил нас неопрятный немец, мы вошли в комнату. Человек десять крестьян, с важным видом, в шляпах, сидели за столом, курили трубки и ели картофель. Какая роскошь!