Пушкин и другие флотские. Морские рассказы - Виктор Красильников

его чину – «скучание» как на пассажирском лайнере. Он же умудрялся без продыха готовиться к лесам, болотам, рыбалкам. Подвернётся малейшая возможность – удил напропалую. Особенно при стоянках на Кубе не терялся. Тунцами баловал!

Порченым чужой словесностью казался он Хемингуэем. Нашенским романтикам – одолевшим с князем Петром Кропоткиным дебри Восточной Сибири. Ни с того, ни с сего шарахнулся потом Светлейший в крайние идеи. Чиркая пером и умничая, на утопии поскользнулся.

А наш Николаевич простительно схитрил. Обвёл жесткую систему вокруг пальца, чтоб законно, с пользой для себя путешествовать.

Мечта выживать наперекор дикой природе подчиняла его целиком. Заставляла всё делать своими руками. Авантюрным и притягательным, словно элитное оружие, сотворил нож, карабины-зацепы, всякую снасть.

Уверен, у любого извалявшегося на диване от зависти перехватит дыхание. Не утруждался первый помощник капитана лишь должностными обязанностями. С кочки нынешних дней – совершенно дурацкими. Он как бы про это знал. За четыре-то десятилетия?! О, как!!!

Наконец, Валентина Петровна. Шеф «Валдая». Совсем молоденькой крутила в «Арсе» сталинские киношки. Всюду в них мелькали бойкие девчата: то на тракторе, то у станка. При лирической сцене «заводили» нерасслабляющие песни откуда-то взявшимся красноармейцам, и снова без сантиментов брались за свои железки.

Девушка-киномеханик – звучало ну так, средне. В темноте кинобудки довольствовалась Валя тем, что подпевала нужным стране героиням.

В начале войны зажглась Валентина Лебедева риском на волнах. В пароходство заявилась. На топительное предположение кадровика: – Поди, готовить ты, девка, не умеешь?

Выпалила в стиле актёрки Орловой: – С жара бы моей кулебякой в тебя запустить!

Под завязку походила в караванах и одиночных плаваниях. До Америки добирались. В грузу, притягивающим смерть, обратно через Атлантику и северные моря. Воочию видела, как гибли пароходы. Стрельба, разрывы, дикое уханье котлов под водой. От чего только не дрожала девица Лебедева? Поварского колпака была белее. На предложения: «Давай, Валечка, мы тебя по беременности спишем?» поддевала вздумавших острить, доброхотов, не стесняясь: – Да кто вам поверит?! В зеркало посмотритесь, завальщики укаченные.

Победным днём хмелила сладкой бражкой… неделю и тогда же на перспективу дочкой обзавелась.

… На всё СМП одна такая! Могу засвидетельствовать: готовила вкусно. Личная жизнь известной на флоте вещью не задалась. Её застал на «Валдае» бодрой, миловидной пожилушкой. В чём-то сентиментально отсталой, в чём-то донельзя продвинутой. Никто из нас не обманывался видом Петровны. Все искренне почитали хрупкого шефа. Даже мы, стиляги, из одних острых углов. Иначе просто быть не могло. Выходит, кое-что понимали…

Сбор начался дикой новостью: пропал Булдаков. Сразу вопрос ребром: «Кто видел его в последний раз?» Неподготовленных к такому взяла оторопь. Молчание, переглядывание. Полный ступор. Петровна зачем-то взглянула в прямоугольный иллюминатор. На тот момент туманец налетел. Cерые, враждебные краски повлияли на её воображение. Сострадательная женская натура откликнулась свойственно: – Усекла на стоянке, он в самоволку хаживал. Через забор портовый и был таков. Может и вчера смылся. Живёхоньки хоть.

Каждый понял: это не закладывание, а надежда. Зряшное в Польше топтаться. Злотых «ихних» никогда не брали. Лишь поневоле, изнывая на долгом ремонте. С любопытства младости он сигал, не иначе.

Разом давай припоминать. Оптимизм Петровны лёг под ноль. Многие зрили Алексея на отходе. Точнее – на скамейке около гирокомпасной.

Как всегда, ГПТУшная рожица выражала: «щас вас насмешу». Некоторые даже курили с ним после сдачи лоцмана. Ещё анекдотец ввернул про лесоруба и репортёра, приставшего с вопросом, что вам больше всего в жизни запомнилось?

Капитан Ибрагимов поинтересовался семейным положением «пропажи». Услышав про раннего отца, да двоих (!) детей – зауважал, живо представив связанный с этим набор удовольствий. Оттого крутанул головой, словно отгоняя прилипчивые наваждения. Что ж. Большего знать не получилось. Хмурым, озабоченным поднялся с кресла и прочь из столовой.

Эдуард Ковалёв никогда не играл роль чужого хвоста. Потому остался опечаленным без лукавства. Спросил только: – В чём соль анекдота-то?

За простягу-мужичка охотно раскололись: «Когды Сталин помёр, да когды фуфайку в бане украли». – Эх, Лёха, Лёха.

Вскоре встали на якорь. Потянулось неопределённое ожидание, похожее на ЧП.

Меж тем у Булдакова всё обстояло распрекрасно. Берег приветствовал его золотистой полоской. Ветерочек прижимной. Стензель непотопляем. Разве что «Встречный марш» не звучал. Но истинные поморы и скупо ниспосланным везением довольны. Ноги коснулись дна. Он – пошёл!

Кабы к мавританкам, плодам папайе и приплывшей загодя бочке рома! Суровые польские жолнежи[22] предстали перед ним. В приключении наметился скверный оборот. Нарушителя границы допросили без кофия, сигареты и похлопывания по плечу. Все хмурились, включая пана хорунжего. Что им ориентировка на радянского маринажа? И что берег этот москалями подарен?

Нас в Польше не любят исторически. Есть каламбур Рокоссовского: «Мы их освободили, но они нам этого никогда не простят». 600 тысяч павших надо честно помножить на 4–5. То цена потерь с умершими в госпиталях, невдолгих оставшимися калеками. Получается «эбаут» двух с половиной миллионов. А сколько бы родиться от них могло?! Кому это там интересно? Кто благодарно хоть почешется?

Спасшегося помчал пограничный катер. Пригласили в кубрик? Как же! Для смеха выставили у крупнокалиберного пулемёта. Заодно, чтоб продувало на скорости, в одних трусах без ничего. Наш парень крепился. Дрожь озноба сама по себе. «А вот он – Я!»

Из рубки серого по началу скалились над подвалившим развлечением. Потом перестали от того, что хлопак… запел. Вернее, пытался выдать залихватское: Я пью за шкоты, ванты, За реи, топенанты, Где ветры свои песенки поют. За ножки и за юбки, За аленькие губки Девочек, которые нас ждут. За душу капитана И деда хулигана, Которые сам чёрт не разберёт. За клюзы и за гаки, За рынды звон на баке…

Показ русского характера получился убедительным. Что кошки скребли в душе, пшеки не заметили. И дальше так был намерен держаться. Попутно раскрылся в нём непустячный дар. Лёшка провидчески заулавливал грядущее касательно себя. Впервые дошло: «дальше будет фиговей. Нелепостей не объяснить. Позорно опишут, представят. Ладно. Скоро «Валдаюшкин» борт. Со своими по-любому хорошо».

То-то! Самая верная мысль. Почетно вывален парадный трап. (Могли ведь лоцманским отделаться). На раскачивающихся ступеньках опять ему запелось. Правда, молча и с конца, зато по состоянию души без напряга. … За бимсы, кнехты, шлюзы, За дамские рейтузы, За лага змеевидный хвост, За такелаж, рангоут, За весь набор, шпангоут Я подымаю свой, братишки, тост!

У всех столпившихся на палубе ликующие улыбки. Судовой доктор первым бросился со стетоскопом. – Полегче вы! Не притесь козлами!

Несколько раз приставил умный предмет к Лёхиной гусиной коже. Ничего-де из лечебного, кроме