Путешествие в пушкинский Петербург - Аркадий Моисеевич Гордин

– «ротами». Как сказано в одном из описаний Петербурга 1830-х годов, «около казарм, в местах, называемых собирательным словом полк, живут небогатые чиновники, отставные военные, купцы и мещане, производящие неважный торг».

В «ротах» Семеновского полка жили одно время друзья Пушкина – поэты Дельвиг и Баратынский. Они сообща снимали скромную квартирку в доме отставного придворного служителя Ежевского. Дельвиг описал их житье-бытье в шутливом стихотворении:

Там, где Семеновский полк, в Пятой роте, в домике низком,

Жил поэт Баратынский с Дельвигом, тоже поэтом…

В Измайловском полку, в домике отставного унтер-офицера, своего старого сослуживца, останавливается, приезжая в Петербург, герой повести Пушкина «Станционный смотритель» Семен Вырин.

На Петербургской стороне жили главным образом мещане – владельцы маленьких домов и больших огородов. На Выборгской – фабричные мастеровые, сезонные рабочие. Васильевский остров населяли большей частью иностранные купцы и ремесленники, ученые, художники, учителя, студенты да еще морские офицеры.

Среди крестьян, обитавших в Петербурге, особое место занимали жители Охтинской слободы. Еще в начале XVIII века, при Петре I, их переселили сюда из Московской и других губерний. Они были причислены к Адмиралтейству «для корабельных работ». В свободное время охтинские поселяне занимались ремеслом и сельским хозяйством. Они были искусными резчиками по дереву и столярами-мебельщиками. Их работы продавались в лавках и на рынках столицы. «Столярное мастерство и продажа молока, – свидетельствует современник, – доставляют ныне значительные выгоды охтинским поселянам».

И крупный, и мелкий рогатый скот держали жители всех районов Петербурга, даже центральных. Так, в 1815 году в Петербурге насчитывалось 2570 коров, 234 теленка, 502 барана, 155 овец, 369 коз и 219 козлов.

На Охте держать скот было особенно удобно: охтинцы жили в деревне, но близко от центра столицы. Зимою по замерзшей Неве за какой-нибудь час они добирались до Невского проспекта. И зимним утром на городских улицах появлялось много молочниц-охтинок с коромыслом, на котором висело несколько жестяных или медных кувшинов с молоком.

Что ж мой Онегин? Полусонный

В постелю с бала едет он;

А Петербург неугомонный

Уж барабаном пробужден.

Встает купец, идет разносчик,

На биржу тянется извозчик,

С кувшином охтенка спешит,

Под ней снег утренний хрустит.

(«Евгений Онегин»)

Охтинки одевались весьма своеобразно. Это была смесь русского и голландского народного костюма. Голландское осталось еще с тех времен, когда здесь жили корабельные мастера-голландцы с женами. Охтинки носили широкий сарафан со сборами, поверх него фартук с карманами и теплую кофту. На голове – по-русски повязанный платок. На ногах – синие шерстяные чулки и красные башмаки с высокими каблуками.

В статье «Загородная поездка» А. С. Грибоедов рассказал о народном гулянье в окрестностях Петербурга. «Если бы каким-нибудь случаем сюда занесен был иностранец, который бы не знал русской истории за целое столетие, – писал Грибоедов, – он, конечно, бы заключил из резкой противоположности нравов, что у нас господа и крестьяне происходят от двух различных племен».

Все это в полной мере относилось и к самому Петербургу. Все здесь отличало господ от крестьян: внешний облик, обычаи, образ жизни.

Одежда мужика летом состояла из длинной пестрядинной – сшитой из самого грубого и прочного холста – рубахи с косым воротом, подпоясанной шерстяным кушаком или кожаным узким ремнем. Почти у каждого впереди на подпояске висел роговой гребень, железный зубчатый ключ от висячего замка и кожаный кошелек. У плотника сзади был заткнут за пояс топор, у каменотеса – молот, у штукатура – лопатка и терка. Широкие порты из синей пестряди заправлялись в сыромятные сапоги с высокими голенищами или в онучи, если на ногах были лапти. В теплое время ходили босыми или надевали «опорки» – низы старых сапог, отрезанные от голенищ. На голове мужик носил поярковую шляпу с большими полями и высокой тульей, перевязанной лентой, за которую была заткнута деревянная ложка. Весной и осенью поверх рубахи надевался темно-серый или смурый (темно-бурый) кафтан. Зимней верхней одеждой служил тулуп, обувью – валенки. Шляпу заменял треух, на руках были кожаные рукавицы. Так как мужики жили в Петербурге бессемейно и занимались тяжелой и грязной работой, одежда их скоро приобретала весьма неприглядный вид. Стригся мужик «под горшок», носил усы и бороду.

Так выглядели крестьяне, приходившие в Петербург на заработки. Необходимость внести оброк гнала их в город. Что же ждало этих людей в столице? «…Изнуренные дальним путем, они являются сюда нередко в болезненном виде и, что всего хуже, не вдруг могут иногда находить себе работу, отчего крайне нуждаются в пропитании», – писал наблюдавший все это И. Пушкарев. По официальной статистике, наибольший процент смертности падал в Петербурге на май, июнь, июль – как раз на те месяцы, когда скапливалось больше всего пришлых крестьян. Как-то Николай I, зайдя в госпиталь, спросил у врача о причине болезни лежащего перед ним мужика. «Голод, ваше величество», – ответил врач. На другой день он был уволен: полагалось делать хорошую мину при плохой игре.

Большинство умирало не в госпиталях, а в своих временных жилищах. «Осмотрев помещения, занимаемые тысячами этих людей в Петербурге, – свидетельствовал А. Башуцкий, – трудно представить себе, чтобы там мог жить кто-либо. Теснота, сырость, мрак, сжатый воздух, нечистота превосходят во многих из подобных жилищ всякое вероятие».

Жизнь в Петербурге для пришлого мужика начиналась с поисков работы. Чтобы иметь право наняться на работу и жить в столице, крестьянин обязан был сдавать свой паспорт в Контору адресов и получать взамен его «билет» – временный вид на жительство. После этого он отправлялся на «биржу».

Полицейская Контора адресов помещалась на Театральной площади в доме Крапоткина. «Бирж», где собирались крестьяне в ожидании нанимателей, существовало несколько. Плотники и каменщики толпились у Сенной площади. Поденщики, бравшиеся за всякий труд, – у Синего моста на Мойке и на «Вшивой бирже» – так называлось место на углу Невского проспекта и Владимирской улицы из-за промышлявших там уличных цирюльников.

Женская прислуга – кормилицы в голубых кокошниках, кухарки всех возрастов – стояла рядами на Никольском рынке, у Старо-Никольского моста и вдоль набережной Крюкова канала. Лакея, кучера, садовника можно было нанять у Синего моста на Мойке.

С четырех часов утра на «биржах» уже толпился народ. Чернорабочие могли ходить туда безрезультатно недели и месяцы. Специалисты – каменотесы, каменщики, плотники, штукатуры – устраивались быстрее. Многих рабочих еще с зимы нанимали подрядчики, наезжая в деревни или засылая туда своих приказчиков. Каждый год в Петербурге возводилось около сотни «обывательских» домов, а на строительство таких грандиозных зданий, как Новое Адмиралтейство, Главный штаб или Исаакиевский собор, продолжавшееся десятилетия, требовались многие тысячи рабочих.

Архитектор Монферран писал о русских «работных людях»: «Двадцать