Люди скорой. Честные истории о том, как спасают жизни - Филип Аллен Грин

буду ничего делать, не объяснив. Это самое тяжелое – небольшой укол.

Я быстро ввел иглу в рану. Долорес поморщилась, но не дернулась. Я сделал укол. Уколы через кожу болезненны, потому что там проходят нервы. Уколы же прямо в рану переносятся гораздо легче. Я не торопился и вводил лидокаин медленно, чтобы ей было не больно. Долорес откинулась назад, закрыла глаза и немного расслабилась. Все оказалось не так страшно, как она ожидала.

– Ко мне обращались многие женщины, которые падали так же, как и вы…

Долорес фыркнула, открыла глаза и посмотрела на меня, словно не понимая, шучу я или правда ей поверил.

– Вы часто падаете? – спросил я, делая второй укол.

Я видел, что она поняла, о чем я спрашиваю. Какое-то время она молчала, потом ответила тихо, почти шепотом:

– Нет, не так часто, как раньше.

Я ждал.

– Дети расстраиваются, когда я падаю, – быстро добавила она. – Они рассказали своему дяде, и тот положил этому конец. По крайней мере, на время.

Я закончил обезболивание и отложил пустой шприц в лоток. Потом достал несколько больших белых полотенец, скрутил их, велел Долорес поднять руку и подложил валик ей под локоть.

Я взял флакон физраствора с аэрозольным распылителем, перевернул и опрыскал рану, смывая запекшуюся кровь с тканей и краев.

– Сколько у вас детей? – спросил я.

– Трое, – ответила она, глядя на длинную рану на руке.

– У меня тоже – дочь и двое сыновей.

Лицо ее смягчилось, она посмотрела на меня спокойнее.

– Повезло вам, доктор. Хотела бы я иметь дочь. А у меня трое мальчишек. Я их люблю, но все же мне так хочется девочку – с которой можно заниматься всякой милотой. Платьишки, цветочки – ну, вы понимаете. Такое, женское…

Я снова сжал флакон с физраствором, и мы оба посмотрели на миниатюрный дождик над раной. Долорес поежилась, когда холодная жидкость коснулась тканей, но потом поняла, что ничего не чувствует.

– Не больно, – с облегчением вздохнула она.

– И хорошо, – кивнул я.

Физраствор основательно промыл рану. Розовая жидкость текла по руке, оставляя пятна на подложенных салфетках.

– Сколько вашим детям, доктор?

– Двенадцать, десять и восемь. В этом году все четные.

Я взял марлевую салфетку и промокнул рану, а потом осторожно раскрыл ее, чтобы убедиться, что не затронуты крупные сосуды и нервы. Долорес повезло, все было в порядке.

– А вашим мальчикам?

Долорес наблюдала, как я промываю рану.

– Хорхе двадцать, Хосе девятнадцать, а Рикардо-младшему всего четыре. – Она впервые улыбнулась. На блестящих белых зубах красовались золотые коронки. – Господи, мы его совсем не ждали! – Жизнь порой преподносит сюрпризы, – хмыкнул я.

Она кивнула.

Я отставил флакон, снял перчатки, надел новые, стерильные, окунул марлевую салфетку в бетадин – она сразу стала темно-малиновой. Я осторожно отжал ее, а потом протер ею края раны и кожу вокруг. Рука сразу потемнела, а татуировки скрылись.

– Четыре года – забавный возраст, – продолжал я. – Утомительно, но так интересно.

Долорес рассмеялась.

– Да уж… Рикардо-младший никогда не сидит на месте. Он уже так похож на отца.

Голос ее дрогнул, лицо помрачнело.

Я взял иглодержатель и подцепил первую шовную иглу. Я поднял ее перед собой, высвободил из упаковки. Теперь нить свисала между нами, как длинный черный волос из конского хвоста. Мы оба внимательно смотрели на нее.

– Упав, вы не теряли сознания?

Долорес посмотрела на меня.

– Нет, головой я не ударялась.

Я посмотрел на синяки у нее на шее, так чтобы она заметила мой взгляд.

Долорес покраснела.

– А с шеей у вас все в порядке? Глотать, говорить не больно?

– Нет-нет, все нормально… Это была случайность…

– Хорошо, – кивнул я.

Я подцепил край раны и почувствовал, как игла проходит сквозь кожу. Потом я подцепил другой край. Игла пронзила плоть. Я протянул нить, оставив хвост длиной примерно два дюйма[8], завязал его на узел и затянул. Когда я затягивал, середина раны соединилась. Остались две трехдюймовые раны выше и ниже шва. Я завязал еще несколько узлов на первом шве, чтобы он был плотным, и обрезал лишнюю нить. Руки мои действовали автоматически, прокалывали, стягивали, завязывали, обрезали. Мне нужно было аккуратно соединить и стянуть края резаной раны.

Долорес внимательно за мной наблюдала.

– Похоже, вы это не раз делали…

– Да, приходилось пару раз, – рассмеялся я. – Вам не больно?

Она погладила пальцами рану. Кровь была повсюду.

– Нет, все онемело. Странное ощущение, но совсем не больно.

– Хорошо.

Я наложил еще несколько швов, завязывая на каждом по несколько узлов.

– Когда вы падали, вы ничем не ударились? Спиной или животом? Не хотите, чтобы мы еще что-то проверили, пока вы здесь?

– Только рука и лицо, доктор. Иначе я сюда бы не приехала.

– Ну хорошо.

Долорес вздохнула и откинулась назад.

Я несколько раз надавил на рану, чтобы кровь перестала сочиться и было видно, где накладывать следующий шов. Зашивая длинную рану, нужно первый шов наложить посередине, разделив рану на две небольшие. Если начать с края, то можно неровно соединить края – словно неправильно застегнутая рубашка. Я знаю, что хирурги делают так постоянно и без всяких проблем. Но я – врач приемного покоя. И как каждый врач приемного покоя, я на собственном печальном опыте убедился, что в этом бесконечном хаосе простота и безопасность идут рука об руку.

Дальше я стал работать с той частью, что ближе к кисти. Я вытянул следующую иглу и приступил к работе.

– А с мальчиками дома все в порядке?

Долорес непроизвольно сжала кулак, но тут же расслабила руку. Я наложил второй шов, и она внимательно за мной наблюдала.

– Дома только Рикардо. Другие выросли и уехали. – Она устроилась поудобнее и пошевелила рукой. – Но с ним все в порядке – он у моей сестры.

– Он был дома, когда это случилось?

– Слава богу, нет.

Долорес фыркнула. По ее лицу я видел, что она сомневается, что можно мне рассказать.

Я переключился на ее руку и на швы, дав ей возможность спокойно подумать.

– Обычно я догадываюсь, когда упаду, – неожиданно произнесла она.

Я кивнул, не поднимая глаз. Лучше всего дать людям пространство, чтобы они могли высказаться.

– Я замечаю все заранее… Он много пьет, у него проблемы на работе – или все сразу. Когда мы начинаем ссориться… – Она запнулась и тут же поправилась: – Когда я теряю равновесие, то отправляю Рикардо-младшего к сестре, чтобы он этого не видел. Она живет совсем рядом. Она все понимает.

– Хорошо, что Рикардо-младшего не было дома, – кивнул я. Долорес не ответила, и я