Очень хороший и очень дурной человек, бойкий пером, веселый и страшный... - Константин Сивков

бы против воли сорвалась у Петра; спустя несколько дней он вновь уже именует себя и своих приближенных «холопами государскими», и пишет к князю-кесарю Ф. Ю. Ромодановскому почтительное письмо.

Изучая подобные письма и вникая в отношения переписывавшихся, нельзя в то же время не обратить внимание на рассуждения и замечания Петра на торжественных обедах; проследить за ним в его разъездах по России и Европе; отправиться на всевозможные свадьбы, крестины, маленькие и большие балы-ассамблеи и тому подобные увеселения, не обходившиеся без его присутствия; нельзя не полюбоваться на него в походах, на бивуаках, в сражениях; мало того, заглянуть два-три раза в застенок, либо осторожно выйти, вслед за ним, на место казни… Будьте уверены, что во всех этих, самых разнообразных обстоятельствах жизни Петра, если присмотреться, вы найдете черты его юмора, его сарказма — не всегда удачные, но всегда бойкие и своеобразные.

Не вдаваясь, однако, в столь обширные разыскания, мы сразу остановимся на «князь-папе» и «сумасброднейшем, всешутейшем и всепьянейшем соборе». Безусловно, это учреждение есть создание именно петровского юмора. С молодых лет до конца жизни Петр постоянно изменял устав собора новыми добавлениями и всевозможными вариациями; к нему он обращался, когда хотел отпраздновать торжество победы, установление мира, спуск корабля, чье-нибудь тезоименитство, Святки; к нему же обращался в черные минуты, чтоб рассеяться, освежиться, стряхнуть с себя тяжкие думы и государственные заботы.

Шутливые записки, инструкции, «чины», то есть обряды избрания и поставления нового главы либо нового члена, — все это Петр сочинял, составлял и писал собственноручно, все до последней заметки. Собрание этих документов есть целая литература юмористического содержания — материал, драгоценный для знакомства с духом времени и необходимый для знакомства с характером Петра.

Но прежде нежели станем перечитывать произведения бойкого пера царя, скажем несколько слов о времени основания «сумасброднейшего собора» и его первом председателе.

Государь очень рано возложил этот шутовской сан на дядьку и первого воспитателя своего Никиту Моисеевича Зотова. Это был человек вполне ему преданный. По служебному положению он был начальником походной канцелярии государя и именовался: «Ближний советник и ближний канцелярии генерал-президент». Старый, опытный излагатель царской воли, Зотов не имел такого значения, как молодой кабинет-секретарь Макаров, поскольку был сановник ума недальнего. Досуги от возложенных на него должностей Зотов «со все-усердием» посвящал «служению Бахусу и честному обхождению с крепкими напитками». Именно этой особенностью своего характера «ближний советник» Зотов и приобрел звание князь-папы — главы самых отборных пьяниц и обжор.

Уже в 1690-х годах государь в письмах зачастую посылает поклоны «всешутейшему князь-папе», а князь-папа «благословляет» овец своей паствы. «Геру протодиакону П. А. (то есть Петру Алексеевичу. — М. С.), — пишет Зотов 23 февраля 1697 года, — со всею компаниею посыпаю мир и благословение!»

Титул протодьякона, а еще более следующее письмо Зотова показывает, что уже в эти годы «всепьянейший собор» сформировался и получил тот вид и назначение, которые не изменялись до конца дней его членов.

23 февраля 1697 года. Нашего смирения сослужителю, геру протодиакону П. А. со всею компаниею о Господе здравствовати! Благодарствую вашей любви за возвещение путешествия вашего (за границей. — М. С.) при добром здравии (о чем уведомлен от азовского владыки), и впредь о сем нам ведомо чините. Зело удивляемся вашей дерзости, что изгнанную нашу рабыню, т. е. масленицу, за товарища приняли, не взяв у нас о том свободы; только ведайте: есть при ней иные товарищи: Ивашка (пьянство. — М. С.) и Еремка (распутство. — М. С.), и вы от них опаситесь, чтоб они вас от дела не отволокли; а мы их дружбу знаем больше вашего. Сего числа поехали к вам иподиаконы Готовцев и Бехтеев, с которыми наказано от нас подати вам словесно мир и благословение, а масленицу и то-варищев ее отлучити: понеже при трудех такие товарищи непотребны; а к сим посланным нашим иподиаконам будьте благоприятны. При сем мир Божий да будет с вами, а нашего смирения благословение с вами есть и будет. Smirennii Anikit власною рукою.

С этого времени переписка «смиренного Аникиты» с Петром, не всегда смиренным, велась большей частью в одном и том же роде; остроты «всешутейшего» зачастую целиком повторялись в письмах различных годов. Из них видно, что год от году иерархия «всепьянейшего собора» увеличивалась новыми чинами; князь-папа имел достойных сотоварищей; самые достойнейшие из них носили звание владык различных городов; их окружали протодьяконы, дьяконы и прочие мелкие чины…

Занятый в обыкновенные дни различными делами, собор только в праздники являлся в полном своем блеске. Так, например, на известной свадьбе царского шута Шанского в 1702 году собор был в полном сборе. Свадьба совершена была с выполнением мельчайших обычаев старины; опаивали между прочим горячим вином, пивом и медом с неотступными просьбами и поклонами. «Ваши предки, — шутил Петр, — обращаясь к поборникам старины, употребляли эти напитки, а старинные обычаи всегда лучше новых» и т. п.[14]

Главные роли в сатирическом спектакле Петр предоставил князю Ромодановскому и Никите Зотову. Первый был в одеянии русского царя XVII века, второй — в облачении патриарха. Сопоставление двух именитых лиц в этих ролях вполне подтверждает то, что титул князь-кесаря был придан Ромодановскому не столько из уважения, как это уверяют позднейшие писатели, сколько из шутовства, ради насмешки; но с князем шутить было опасно, смеяться над его званием и рассуждать о его значении мало кто решался, и вот почему в письмах, реляциях и всевозможных форменных бумагах, либо о нем, либо к нему написанных, мы нигде не видим какой-либо остроты над его званием, и только два-три слова, да общий тон некоторых к нему писем Петра разоблачают настоящее значение сего звания.

Что касается до Зотова, то к нему относились смелее; царские любимцы позволяли себе иногда шутить над ним, хотя не без риску, ибо, если в ведении Зотова не было застенка, в руках кнута, а на дворе медведей, готовых, по мановению господина, помять дерзкого (как это было при Ромодановском[15]), то за ним была власть опоить или не опоить лицо, его прогневавшее.

Вот что рассказывает по этому поводу Неплюев{34}, хорошо знавший Зотова. Полковник Блеклый{35} имел с князь-папой тяжбу; решалась она в сенате. Блеклый был прав; Яков Долгоруков{36} обещал ему свое содействие, но, вопреки данному им слову, Блеклый был обвинен, и между прочими сенаторами, подписавшими неправый приговор, был Яков Долгоруков. Это обстоятельство поразило Блеклого. Он с негодованием жаловался всем и каждому на такой странный поступок. «Что ты прав, то я вновь повторяю, — говорил Долгоруков, — и советую