Дневник. Том III. 1865–1877 гг. - Александр Васильевич Никитенко

Но главная причина та, что около этой газеты сгруппировались последователи Чернышевского — Антонович, Елисеев кажется, и Лавров и проч. Третье отделение тотчас по основании газеты обратило на нее внимание министра внутренних дел. А вот теперь, при случае, она и прямо высказалась.

Сегодня вся Нева запружена льдом, но день был хороший: 10 градусов тепла. Я долго гулял в Летнем саду, где теперь в известные часы собирается на прогулку наше так называемое лучшее общество.

4 мая 1865 года, вторник

Между сенаторами есть престранные. Панин было несколько притворил двери для входа в сию храмину правосудия всякому, если он только военный генерал или тайный советник, но мудрый нынешний министр юстиции Замятины опять широко распахнул оные двери, и вот туда потянулись ряды, что, как говорится, уму непостижимо. Там, между прочим, красуется и певец, которого Бутков заставлял себе петь и употреблял, говорят, еще на кое-какие другие поручения. Он же во время своего государственного секретарства сделал его и сенатором. X. пел прежде тенором, теперь, говорят, поет басом. Вчера я встретил его на Невском проспекте. Нельзя без смеха, без горького смеха смотреть на эту маленькую фигурку самого нелепого вида, которая всячески надувается и топорщится, чтобы показать, что и она государственный человек.

Отличный день, даже жарко. В Летнем саду толпы гуляющих; на лужайках начинает пробиваться трава, а молодые кустарники подергиваются зеленым молодым пушком. Но почтенные старые липы еще стоят мрачно и угрюмо, не показывая ни малейших признаков пробуждения к жизни.

6 мая 1865 года, четверг

Тихонравов отказался от предложенного ему Вторым отделением Академии звания члена.

Я предложил взамен его Галахова, но не встретил сочувствия. Сильнее всех воспротивился Пекарский.

8 мая 1865 года, суббота

В «С.-Петербургских ведомостях» напечатана статья, извлеченная из отношения нашего консула в министерство финансов о нетерпимом мошенничестве наших купцов, которые поставляют на заграничные рынки лен низшего разряда, выдавая его за первый сорт и беря за него деньги как за первый. И подобное мелкое гнусное надувательство встречается уже не в первый раз, так что иностранцы отказываются иметь дело с русским купцом. Консул говорит, что это угрожает закрытием иностранных рынков для нашей торговли.

Муравьев получает из многих мест России поздравления с графским достоинством и благодарственные адресы за его управление западными губерниями.

15 мая 1865 года, суббота

Из всех живых созданий нет таких, которые бы были так способны наносить вред себе и другим, как люди. Нет ничего лживее и несчастнее человеческой породы. Те, которые стараются истребить религиозное чувство в человеке, — величайшие враги последнего: ведь это его единственная опора. И как нетрудно было бы пробудить и укрепить религиозное чувство в людях, особенно в юности, если бы ей было меньше толковано о догматах и обрядности, а больше о благости и премудрости высочайшего существа! И где можно найти больше для того материалов, как не в христианстве!

Исключительная вера в так называемый исторический прогресс есть не иное что, как ловля тени, которая беспрестанно убегает. Это одно из ярких и пагубных заблуждений века.

16 мая 1865 года, воскресенье

Литературу нашу, кажется, ожидает лютая судьба. Валуев достиг своей цели. Он забрал ее в свои руки и сделался полным ее властелином. Худшего господина она не могла получить. Сколько я могу судить по некоторым убедительным данным, он, кажется, замыслил огромный план — уничтожить в ней всякие нехорошие поползновения и сделать ее вполне благонамеренною, то есть сделать то, чего не в состоянии был, да едва ли и хотел сделать Николай Павлович. Этот последний презирал литературу, но едва ли считал возможным сформулировать ее на свой лад. Валуев, по-видимому, считает это возможным. Он, должно быть, так же точно презирает всякое умственное движение, как презирали его в предшествовавшее царствование, и думает, что административные меры выше и сильнее всякой мысли. Устав о печати, который должен быть введен в сентябре месяце, отдает ему в полное распоряжение всякое печатное проявление мысли. Издание журналов, с освобождением их от предварительной цензуры, становится делом крайне затруднительным. Прежде журналы зависели от произвола цензора, который все-таки не мог вполне пренебрегать тем, что о нем скажут в обществе. Оттого он был до некоторой степени принужден действовать умеренно и снисходительно. Издатели в известной мере освобождались от ответственности под его щитом.

Теперь не то. Цензора нет. Но взамен его над головами писателей и редакторов повешен Дамоклов меч в виде двух предостережений и третьего, за которым следует приостановка издания. Меч этот находится в руке министра: он опускает его, когда ему заблагорассудится, и даже не обязан мотивировать свой поступок. Итак, это чистейший произвол, и уже не прежний мелкочиновнический и по тому самому менее смелый, а произвол, вооруженный сильною властью, властью министерскою. Понятно, что пишущая братия сильно переполошилась. Журналисты, по крайней мере петербургские, как слышно, условились подчиняться по-прежнему предварительной цензуре, и это в их положении, может быть, было бы самое разумное. Но вот что мне сегодня говорил Фукс, наперсник и эхо Валуева: «Министру известно, на что намерены решиться журналисты, но они жестоко ошибутся. Если они захотят остаться под цензурою, то и получат ее, но такую, которая будет несравненно сильнее николаевской. Волею или неволею они должны будут эмансипироваться». Какая удивительная эмансипация! — а тогда уже дело пойдет новым порядком. Каким? — Валуевским.

Разумеется, этот великолепный план точно так же разлетится дымом, как и все великие планы наших великих государственных и негосударственных людей. Россия тем отличается, что в ней ни зло, ни добро не выдерживаются систематически и последовательно. У нас систематичны и последовательны один беспорядок и хаос. Но в частности наделается много гадостей и неприятностей, а там дело повернет туда, куда направит его какая-нибудь случайность, какой-нибудь ветер, и все-таки не туда, куда думали Валуевы и Фуксы.

17 мая 1865 года, понедельник

Вчера свирепый северный ветер, отчего при ярком сиянии солнца несноснейший холод, а сегодня мрак и дождь при 7R тепла. Итак, май оказался подлецом и тянет не на весну, куда бы ему следовало по его положению, а прямо к осени. Бедствие для тех, которые переехали уже на дачу, особенно в прелестные картонные домики Новой Деревни, Черной речки и проч. Впрочем, Черная речка на днях многих из своих дачников спасла от этого бедствия: в ней сгорело до двенадцати домов.

19 мая 1865 года, среда

Целый день буря. С трех или четырех часов до восьми палили из пушек — значит, в Галерной гавани и в