Александр Пушкин - Владимир Иванович Новиков

влечет опасность. Услышав о революции в Испании, он мечтает об участии в рискованных делах:

Мне бой знаком — люблю я звук мечей;

От первых дней поклонник бранной славы,

Люблю войны кровавые забавы

И смерти мысль мила душе моей.

Забавы уже не ограничиваются дуэльными вызовами. Пушкин коротко сходится с поручиком лейб-гвар­дейского полка Павлом Нащокиным и его дружками. В загородном ресторане «Красный кабачок» они затевают драку с немцами, о которой много лет спустя Пушкин не без гордости вспомнит в письме жене.

Тот же азарт ведет Пушкина на собрания членов Союза благоденствия. Они собираются у Ильи Долгорукова — «у осторожного Ильи», как потом будет рассказано в десятой главе «Онегина».

Пушкин читает свои «ноэли» (кроме одного, они не сохранились), имеет неизменный успех. Для него важны не столько идейные связи, сколько человеческие. По душе ему приходится Михаил Лунин — «друг Марса, Вакха и Венеры» (то есть человек отважный и не чуждый питейно-любовных утех). Когда Лунин надолго уезжает из Петербурга, Пушкин берет себе на память прядь его волос.

XVI

Меж тем двадцатилетний поэт уже подумывает об издании сборника стихотворений. Собирает лицейские и послелицейские вещи вместе, отдает переписчику. Тетрадь готова. Книгу можно издать по подписке. Печатаются билеты для подписчиков, штук тридцать-сорок Пушкин раздает знакомым.

Но тут он проигрывает Никите Всеволожскому в карты крупную сумму. И отдает тетрадь со стихами отчасти в погашение долга, отчасти как товар, подлежащий изданию и реализации. «Полу-продал, полу-проиграл» — так потом назовет Пушкин эту сделку. Партнер, однако, с изданием не поспешит, и рукописи (пушкинисты станут называть ее «тетрадь Всеволожского») предстоят еще долгие приключения.

А в ночь на 26 марта закончена шестая песнь поэмы «Руслан и Людмила». Автор читает ее Жуковскому, после чего тот дарит ему свой портрет (рисунок Е. Эстерейха) с исторической надписью: «Победителю-ученику от побежденного учителя в тот высокоторжественный день, в который он окончил свою поэму Руслан и Людмила. 1820 марта 26 великая пятница».

Учителю 37 лет, ученику скоро исполнится 21.

Комплиментарная надпись не исключает претензий, которые у Жуковского к этой поэме еще будут. Но передача творческой эстафеты состоялась. И этот факт не менее значим, чем ставшее поговоркой «старик Державин нас заметил».

Через четыре с лишним года, по прочтении первой главы «Онегина», Жуковский в письме Пушкину подтвердит свою высокую аттестацию: «По данному мне полномочию предлагаю тебе первое место на русском Парнасе». При этом он, правда, призовет младшего друга с «высокостью гения» соединить «высокость цели», но высший оценочный балл останется неоспоримым.

В середине апреля 1820 года «Руслан и Людмила» пускается в плавание по журнальным страницам. В «Сыне отечества» публикуется отрывок из третьей песни поэмы, в «Невском зрителе» — ее краткое изложение и фрагмент первой песни. О поэме говорят, ее упоминают в письмах. «Как только смогу, я Вам пришлю экземпляр. Вы будете иметь удовольствие заставлять эхо Швейцарии повторять звуки Вашей родины», — пишет из России одна дама своей приятельнице, матери дипломата.

Петр Каверин переписывает в свою тетрадь пародийные (точнее сказать, «пародические») стихи неизвестного автора:

Не за Людмилою Руслан

С душою едет беспокойной;

Нет, ночью с бала по Мильонной

Гвардейский едет капитан…

Такое шутливое переиначивание — верный признак успеха литературной новинки, ее вхождения в «классику».

«По литературе» Пушкин — отличник. Но не по поведению. Его неопубликованными стихами уже интересуются «наверху», а он подливает масла в огонь демонстративными жестами. В апреле 1820 года из Парижа приходит известие об убийстве герцога Беррийского (сына наследника французского престола) пролетарием Лувелем. Убийца казнен. Пушкин является в театр с литографированным портретом Лувеля, написав на нем: «Урок царям». Ходит меж рядами, демонстрируя свою прокламацию.

XVII

Рок отвечает на вызовы, брошенные ему Пушкиным.

В начале апреля министр внутренних дел Виктор Павлович Кочубей получает письмо от Василия Назаровича Каразина (человека очень путаного, просветителя и мракобеса одновременно; за критику существующего общественного строя он вскоре угодит в Шлиссельбургскую крепость, а после освобождения будет выслан из столицы). В нем говорится, что государь воспитывает недоброжелателей себе и отечеству «в самом лицее Царскосельском». Имя Пушкина здесь на первом плане как нарицательный символ вольнодумства: «…Из воспитанников более или менее есть почти всякий Пушкин». Это будет иметь самые серьезные последствия. А между делом автор письма упоминает сплетню, которая долго будет преследовать самого знаменитого из лицеистов: «Говорят, что один из них, Пушкин, по высочайшему повелению секретно наказан». Молва о том, что Пушкина высекли в тайной полиции, доставит немало мук его самолюбию.

Кочубей докладывает о доносе Каразина Александру I. Того задевают эпиграммы. «Холоп венчанного солдата…» То ли за «холопа» Аракчеева царь обижен, то ли за то, что сам он разжалован стихотворцем в «солдаты».

Петербургский генерал-губернатор граф Милорадович приказывает своим подчиненным добыть злополучные тексты: оду «Вольность», эпиграммы, «песни». В дом Пушкина в его отсутствие наведывается сыщик, пытается подкупить слугу Никиту 50 рублями, чтобы тот дал почитать сочинения барина. Верный слуга отказывается, а барин по возвращении сжигает рукописи.

Уже на следующий день Пушкина вызывают к гене­рал-губернатору. По дороге к Невскому проспекту он проходит Театральную площадь, где живет поэт Федор Глинка, с которым они дружны по «Зеленой лампе» и не только. Глинка служит адъютантом у Милорадовича.

Встретились.

— Я к вам! — говорит ему Пушкин.

— А я от себя! — отвечает Глинка.

Пушкин излагает свою историю. С Милорадовичем он знаком только «по публике», но не лично. Как быть?

— Положитесь безусловно на благородство его ду­ши, — советует Глинка.

Так Пушкин и поступает. На вопрос Милорадовича о крамольных стихах отвечает, что сжег их, но все они найдутся «здесь» (при этом показывает на свой лоб). Ему подают бумагу, и он исписывает стихами целую тетрадь. Тут всё им сочиненное, кроме напечатанного. Или почти всё: эпиграммы на Аракчеева, по всей видимости, там нет. Для потомков эта тетрадь не сохранится.

«Пушкин пленил меня своим благородным тоном и манерою обхождения», — признается Милорадович своему адъютанту через несколько часов после встречи. На следующий день он доставляет тетрадь императору со словами: «Вам, государь, лучше этого не читать». Александр отвечает улыбкой, затем выслушивает рассказ генерал-губернатора. Узнав, что Милорадович от его имени объявил поэту прощение, спрашивает: «Не рано ли?» Но дело сделано, и теперь император решает отправить Пушкина служить на юг — «с соответствующим чином и соблюдением возможной благородности».

Суровее высказывается он в разговоре с директором Лицея Энгельгардтом: «Пушкина надо сослать в Сибирь, он наводнил Россию возмутительными стихами, вся молодежь наизусть их читает. Мне нравится откровенный поступок его с Милорадовичем. Но это не исправляет дело».

Слова о Сибири оказываются лишь угрозой. У Пушкина находится немало защитников. Хлопочет Жуковский. Чаадаев, едва услышав о случившемся, бросается к Карамзину. Тот не одобряет пушкинских стихов, написанных «под знаменем либералистов», однако же соглашается замолвить за него слово перед государем. Перед тем он получает от Пушкина обещание уняться на время и «два года ничего не писать противу пра­вительства» (слова Пушкина из письма Жуковскому 1825 года).

Граф Иван Антонович Каподистрия, статс-секретарь Коллегии иностранных дел, принимает душевное участие в своем подчиненном Пушкине. Добивается его отправки в Екатеринослав, к генерал-лейтенанту Ивану Никитичу Инзову. Генералу предложена новая должность — полномочного наместника Бессарабской области. Депешу об этом назначении и повезет Пушкин. На дорожные расходы ему выписана тысяча рублей. Едет он в сопровождении Никиты Козлова. До Царского Села