Тесен круг. Пушкин среди друзей и… не только - Павел Федорович Николаев

— Дельвиг! Стань на моё место, здесь безопаснее.

Кюхельбекер взбесился, рука его дрогнула, он сделал пол-оборота и пробил фуражку на голове Дельвига.

— Послушай, товарищ, без лести — ты стоишь дружбы, без эпиграммы — пороху не стоишь, — сказал Пушкин и бросил пистолет».

Неологизм, невольно созданный Пушкиным, так ему понравился, что он стал употреблять его в письмах. 30 января 1823 года Александр Сергеевич сетовал из Кишинёва брату Льву: «Я ведь тебе писал, что кюхельбекерно мне на чужой стороне» (10, 54).

В. К. Кюхельбекер

17 августа 1825 года поэт повторил свои сетования из Михайловского: «На днях виделся я у Пещурова[11] с каким-то доктором-аматёром[12]: он успокоил меня — только здесь мне кюхельбекерно» (10, 173).

…Лицей Кюхельбекер окончил с серебряной медалью и был выпущен в Главный архив Коллегии иностранных дел, став сослуживцем Пушкина. Но чиновник из него не получился: поглощение творчеством не лучшим образом сказывалось на работе. Чашу терпения начальства переполнило его выступление 22 марта 1820 года в Вольном обществе любителей российской словесности со стихотворением «Поэты»:

И ты — наш новый Корифей,

Певец любви, певец Руслана!

Что для тебя шипенье змей,

Что крик и Филина и Врана? —

Лети и вырвись из тумана,

Из тьмы завистливых времён.

Стихотворение было написано в связи с началом преследования Пушкина за оду «Вольность». После удаления поэта из столицы Кюхельбекеру тоже пришлось уехать: сначала за границу, затем на Кавказ, полтора года он провёл в деревне. Поселившись наконец в Москве, издавал журнал «Мнемозина», который пользовался успехом и приносил доход.

Друзья переписывались. Известны пять писем Кюхельбекера к Пушкину и два Александра Сергеевича к Вильгельму. В первой половине мая 1824 года, находясь в Одессе, поэт извещал собратьев по лицею о своих занятиях: «Ты хочешь знать, что я делаю — пишу пёстрые строфы романтической поэмы и беру уроки чистого афеизма[13].

Здесь англичанин, глухой философ, единственный умный афей, которого я ещё встретил. Он исписал листов 1000, чтобы доказать, что не может быть существа разумного, творца и правителя, мимоходом уничтожая слабые доказательства бессмертия души. Система не столь утешительная, как обыкновенно думают, но, к несчастию, более всего правдоподобная» (10, 86–87).

Это письмо было перехвачено полицией и стало поводом к увольнению Пушкина из Коллегии иностранных дел и ссылке его в Михайловское. К этому времени Кюхельбекер перебрался в Петербург, откуда К. Ф. Рылеев писал о нём Александру Сергеевичу: «В субботу я был у Плетнёва с Кюхельбекером… Прочитаны были твои „Цыгане“. Можешь себе представить, что делалось с Кюхельбекером. Что за прелестный человек этот Кюхельбекер! Как он любит тебя!»

Пушкин отвечал тем же:

Служенье муз не терпит суеты;

Прекрасное должно быть величаво:

Но юность нам советует лукаво,

И шумные нас радуют мечты…

Опомнимся — но поздно! и уныло

Глядим назад, следов не видя там.

Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,

Мой брат родной по музе, по судьбам?

Пора, пора! душевных наших мук

Не стоит мир; оставим заблужденья!

Сокроем жизнь под сень уединенья!

Я жду тебя, мой запоздалый друг —

Приди; огнём волшебного рассказа

Сердечные преданья оживи…

(«19 октября»)

В столице Кюхельбекер невольно вошёл в круг будущих декабристов, его друзьями были К. Рылеев, А. Бестужев и А. Одоевский. Вскоре и он примкнул к ним. В «Алфавите декабристов» об этом говорится следующее: «Принят в Северное общество в последних числах ноября 1825 года. На совещаниях нигде не был, а 14 декабря, узнав о замышляемом возмущении, принял в оном живейшее участие; ходил в Московский полк и Гвардейский экипаж. 14 декабря был в числе мятежников с пистолетом, целился в великого князя Михаила Павловича и генерала Воинова (уверяет, что, имея замоченный пистолет, он целился с намерением отклонить других с лучшим орудием). По рассеянии мятежников картечами, он хотел построить Гвардейский экипаж и пойти на штыки, но его не послушали. После чего он скрывался побегом в разных местах, переодевшись в платье своего человека с ложным видом, в коем переправил год из 1823-го на 1825-й. Пойман в Варшаве».

За две недели пассивного пребывания в тайном обществе Кюхельбекер был причислен к преступникам, достойным казни «отсечением головы». Её заменили двадцатилетней каторгой. Десять лет Вильгельма продержали в крепостях: Петропавловской, Кексгольмской, Шлиссельбургской и Динабургской. При переводе в последнюю он неожиданно встретился с Пушкиным. Случилось это близ станции Залазы, около Боровичей Псковской губернии, 14 октября 1827 года.

К станции подъехали четыре тройки с фельдъегерем. Александр Сергеевич вышел посмотреть, кого везут, и… «Один из арестантов стоял, опершись у колонны, — писал он на следующий день. — К нему подошёл высокий бледный и худой молодой человек с чёрною бородою, в фризовой шинели и с виду настоящий жид — я и принял его за жида, и неразлучные понятия жида и шпиона произвели во мне обыкновенное действие, я поворотился им спиною, подумав, что он был потребован в Петербург для доносов или объяснений. Увидев меня, он с живостию на меня взглянул. Я невольно обратился к нему. Мы пристально смотрим друг на друга — и я узнаю Кюхельбекера. Мы кинулись друг другу в объятия. Жандармы нас растащили. Фельдъегерь взял меня за руку с угрозами и ругательством — я его не слышал. Кюхельбекеру сделалось дурно. Жандармы дали ему воды, посадили в тележку и ускакали. Я поехал в свою сторону. На следующей станции узнал я, что их везут из Шлиссельбурга, но куда же?»

Из Динабургской крепости Кюхельбекеру иногда удавалось писать другу. Александр Сергеевич пытался помогать ему: содействовал публикации статьи «Мысли о Макбете», мистерии «Ижорский» и книги «Русский Декамерон». Творчество помогало Вильгельму переносить тяготы заключения; творчество было смыслом его жизни, о чём он писал из своей одиночной камеры: «Никогда не буду жалеть о том, что я был поэтом, утешения, которые мне доставляла поэзия в течение моей бурной жизни, столь велики, что довольно и их… Поэтом же надеюсь остаться до самой минуты смерти, и признаюсь, если бы я, отказавшись от поэзии, мог бы купить этим отречением свободу, знатность, богатство, даю слово честного человека, я бы не поколебался: горесть, неволя, бедность, болезни душевные и телесные с поэзиею я предпочёл бы счастию без неё».

14 декабря 1835 года Кюхельбекера отправили на вечное