Литература как жизнь. Том I - Дмитрий Михайлович Урнов

Ознакомительный фрагмент

удивляло, но дед и прадед, очевидно, знали цену добротному инструментарию[29]. Ту же добротность я узнавал по мере накопления навыков и практических потребностей. Например, для разрезания бумаги до сих пор пользуюсь немецкими ножницами, что достались мне от деда, а он их из Германии привез в 1911-м году. Режут, как новенькие. Среди инструментов завораживал меня ослепительный предмет, который в руки мне не давали, называл я его кинжалом. Дед поправил меня: «Это охотничий нож». После паузы добавил: «Шведский». Ещё пауза и ещё одно пояснение: «Лучшей в мире стали».

В России в течение веков неоткуда было взять рабочей силы, кроме подъяремных землепашцев, при новой власти, не обложив данью тех же крестьян, нельзя было иначе кормить пролетариев, отсюда и результат: великая, наделенная богатейшими ресурсами держава служила полуколонией – об этом я школьником читал в Сочинениях Сталина, об этом мне напоминал приехавший в ИМЛИ профессор Симмонс, один из «отцов» советологии и русистики, агент империализма, но не русофоб. Отделаться от внешней зависимости удалось, оградившись железным занавесом (недоступность зарубежной печати я чувствовал, это мешало и работе, и повседневному обиходу).

Всё, всё то же самое, солома и прутики всюду мешают развитию, секрет успеха – в пропорции помех. Первому великому русскому ученому Ломоносову, следующего за Ньютоном поколения, мешала, а с тех пор и до сего дня мешает каждому великому русскому ученому обломовская инертность, ставшая привычкой неделания, покровительствует обломовщине традиционный родной бюрократизм. Символ – участь «Крепыша», который был прозван королем русских рысаков.

Тузовы и Урновы (слева направо) сидят Петр Алексеевич Тузов и Ефим Васильевич Урнов, стоят молодые Тузовы, впереди у них – раскулачивание.

«– Мы были кулаки? – спросил Сашка.

– Богатыми были Тузовы, а Урновы с ними породнились» (т. I, стр. 48).

Урновы: Михаил, Ефим Васильевич, Вера, Прасковья Семеновна, Анастасия Петровна (рожд. Тузова), Василий Ефимович, Константин.

Наш родич, сапожник из села Корневского с внуками.

Их молотки достались мне по наследству.

Прабабушка Прасковья Семеновна Урнова.

Баба Настя у печки, центрального отопления ещё не провели.

Дружеский шарж моей матери отражает важную для всей семьи сторону её жизни.

Урновы на Б. Якиманке, виден киот – уже без икон, «пока без Ленина» (I, 105–106).

Дед Вася в 1930-е годы – обличает соседей, таскающих у нас дрова. Шарж набросан моей матерью.

Дед Вася в 1914 году.

Воробьевы: Михаил, Никита Матвеевич, Александр, Борис, Анна, Татьяна. На снимке нет матери семейства, Ирины Федоровны, рожд. Марковой, умерла родами в 1891 году.

Прадед Никита в своей домашней мастерской. Поселок Ивановское в г. Отрадном под Петроградом.

Борис Воробьев – токарь минной мастерской Обуховского завода.

Машинисты депо станции Александровская Николаевской ж.д. Конец 1890-х годов. Никита Матвеевич Воробьев в первом ряду крайний справа, ладонь спрятана за лацкан – поранена при крушении.

Дом Воробьевых в Отрадном. Во время войны сгорел. Как горел, с другого берега Невы видел воевавший там Дядя Юра.

Инженер Воробьев, его семья: жена М. М. Френкель-Воробьева и дочь (И. Б. Воробьева, моя мать).

Мария Максимовна Френкель-Воробьева, моя бабушка.

«… Скончалась до моего рождения, но, судя по фотографиям, я напоминаю её неправославной внешностью» (I, 65)

Семья Френкелей, фабриканты, занимались производством каменных плит. Вильна, конец 1890-х годов.

Самолет «Россия-А». Инженеры-конструкторы Б. Н. Воробьев, С. В. Дыбчинский и Н. В. Ребиков. Построен на заводе первого Российского товарищества воздухоплавания, основанного С.С. Щетининым. Пилотировали самолет М. А. Абрамович и В.А. Лебедев.

Дед Борис берет интервью у Сикорского, фотографировал Дядя Миша, 1913 г. Интервью было опубликовано в журнале «Мотор».

Фотография из привезенного Дедом Борисом немецкого журнала.

Дед Борис прибыл на дирижабле в Германию для осмотра авиазаводов, 1923.

Б. Н. Воробьев выступает на открытии обелиска К. Э. Циолковскому. Калуга, 1936.

Состав Московского Дома ученых, 1931. В первом ряду, в центре – инициатор создания и председатель этого академического культурно-просветительского учреждения Мария Федоровна Андреева, рядом с ней академик Чаплыгин. Б. Н. Воробьев во втором ряду (на нем белый китель).

Дровнинская Церковно-Учительская школа, в которой преподавали Дед Вася и Тетя Женя (Е. Ф. Тузова). «Советую всем крестьянам стараться как можно более строить школ и обучать детей». Из письма Тузова Успенскому» (I, 66)

Группа советских учителей, награжденных орденами. Вручал Н. М. Шверник. Крайняя справа в первом ряду – Е.Ф. Тузова («Тётя Женя»).

Тетя Женя ведет урок, Москва, 50-е годы.

«…Окончила два пединститута, в Ленинграде и в Москве, преподавала в сельских школах, в городе Зубцове, в Магнитогорске, заведовала учебной частью в Школе рабочей молодежи Ленинского района Москвы» (I, 44)

Почему не обратиться к лошадям, если Чернышевский, определяя новые настроения в текущей литературе, не нашел лучшего примера, чем неожиданные лошадиные взбрыкивания. Серый феномен-гигант должен бежать на побитие рекорда, а в конторе ипподрома говорят: «Подсыпь в повороте песочка, а не то касса затрещит» (свидетельство коннозаводчика Бутовича). При советах Грог 2-й весь сезон скакал беспроигрышно, а к закрытию захромал, жокеев вызвали и велят: «Попридержите своих лошадей, надо, чтобы у нас остался непобитым фаворит» (эту скачку фальшпэйсом я видел, а закулисную историю слышал от жокеев). Всё бывает и на Западе, но там – как? Если хотите, чтобы разыграли по-вашему, внесите сумму больше призовых.