Владимир Корнилов - Демобилизация

Отказавшись от чая и забыв спасительные в таких случаях сигареты в кармане шинели, Курчев уныло сидел рядом с озабоченной инженершей. Несмотря на общую скуку, его сообщение об отпуске никого не заинтересовало. Валька все так же жалась на чужой кровати. Она была в длинном старом ситцевом платье и накинутой поверх тоже старой и местами рваной зеленой кофте. Видимо, ждала инженера Забродина, который после обеда уехал на своей "Победе" в Москву вставлять перед свадьбой золотые коронки.

"Посижу малость и смоюсь, - решил Борис. - Красивого расставания не получается. Ну и ладно. Жалко только инженершу. Нет, и Вальку тоже жалко. Вальку-инженершу", - улыбнулся он.

- Чего улыбишься? - огрызнулась Сонька, которая, как маленького, обнимала сменившегося с наряда огневика.

- Ничего. Проститься пришел. Завтра утром - тю-тю, - повторил и поднялся с койки. Никто его не удерживал.

"Вот и не вышло, - вздохнул, выскакивая на мороз и жалея, что не накинул шинели. Не хватало новой ангины. - Теперь спать, спать и спать. А завтра - айда и аля-улю! - старался не расстраиваться от того, что отъезд проходит так буднично. - Ну, ну, нечего было притворяться. Тоже мне защитник угнетенных", - усмехнулся и вошел в свой дом.

У пехотных света не было. В большой комнате печка прогорела и заслонка была прикрыта. Морев, по-видимому, уже спал, а Федька и летчик еще не вернулись.

4

Утром он не поднялся со всеми, хотя проснулся и слышал, как кряхтел Секачёв, чертыхался Морев и жаловался на паскуду-головную боль Володька Залетаев. Федька Павлов, временно сунутый Ращупкиным взводным в батарею (на вакантное место, обещанное было Курчеву), несмотря на то, что приехал с военторговской машиной за полночь, ушел ни свет ни заря.

- Вот и всё, - вздохнул Борис, дождавшись, пока опустеет домик. Он встал, связал ремнями постель и вытащил из-под голой койки большой желтый, купленный еще в Питере на первое офицерское жалованье чемодан с томами Теккерея и Толстого.

- Очень смахивает на дезертирство, - сказал громко. - Но как бы обратно тащить всего не пришлось. Нет, повешусь лучше!..

Солнце уже поднялось над штабом и било прямо в глаза, отчего лейтенанту казалось, что из всех финских домиков глядят, как он плетется со своим незатейливым барахлишком. Чемодан был еще куда ни шло, но казенный матрас выглядел по-крохоборски.

"Чхать, - решил, но тут же увидел у крыльца штаба светло-серую "Победу" и затылок Ращупкина. Командир был срезан по шею крышей автомобиля. - Чёрт, нарочно в Москву собрался. А мне что? Я в отпуску", - и Курчев, свернув к КПП, прошел в ворота, которые уже распахивал Черенков.

- В отпуск, товарищ лейтенант?

- Ага.

Впереди, как всегда в этот час, видны были серые растянувшиеся медленной цепочкой фигурки офицеров, понуро бредущих к "овощехранилищу". Курчев сбежал в балку, надеясь, что Ращупкин проедет поверху. Идти по вытоптанной петлястой тропке с узлом и чемоданом было неловко. Иглы елок впивались в ватный матрас. Курчев то и дело останавливался, менял руки, но, когда выбрался на бетонку, офицеры уже зашли за проволоку, а серая автомашина, все равно как сторожевая собака, ждала в трех метрах впереди на обочине.

- Садитесь, Курчев, - сказал, наклонясь к шоферу, Ращупкин. - Глядеть на вас стыдно.

- Ничего. Дойду.

- Садитесь.

Водитель Ишков, перегнувшись на сиденье, распахнул лейтенанту заднюю дверку. Курчев, по-прежнему стыдясь казенного в полоску матраса, пихнул его в ноги, а желтый чемодан поставил на покрытое суровым полотном сиденье.

- Значит всё, лейтенант? - не оборачиваясь, спросил подполковник. Затирухин сказал, бумаги ваши ушли. Я еще сегодня узнаю. Позвоните завтра в полк.

- Слушаюсь!

- Да уж чего. Слушаться теперь поздно. Думаю, отпуска на оформление хватит. Приедете, получите выходное - и вольная птица. Как у вас с аспирантурой?

- Ну, это еще рано, - Борису не хотелось врать.

- Устроится. У вас все устроится. Повезло вам, что на меня напали.

- Повезло, - согласился лейтенант.

- Вообще стоило бы сочинить вам характеристику, и тогда не то что аспирантуры, двух окладов и года за звание не увидели бы. Ну, да ладно.

- У автобуса высади, - сказал Курчев водителю.

- Ничего. До дому довезем. Как, Ишков, довезем?

- Довезем, Константин Романович. Квартиру посмотрим, - осклабился в зеркале шофер.

- Чего там смотреть? Хибара.

- Поглядим, - усмехнулся Ращупкин. "Вот еще гостей на мою голову", подумал Курчев, но ничего не сказал.

- Значит, это я вам организовал жилье? - снова спросил подполковник.

- Да. Только благодарить мне вас не положено.

- Ничего. В Москве - положено. Гебен мир айн шлюссель?

- О, я, я, натюрлих, - засмеялся Курчев. - Вот он, - полез во внутренний карман кителя.

- Хорошо. Потом покажете. Может быть, я еще шучу. Но в общем, вы везучий, Борис Кузьмич. Жилье в Москве - это священная мечта каждого гражданина СССР.

"А он - ничего", - подумал лейтенант и вслух сказал: - Нет, у меня вам не понравится. Мебель еще отцовская, какую в войну сжечь забыли.

- Мне не поселяться, - улыбнулся подполковник. - Новосельнов пишет?

- Да. В Москву перебирается.

- Бойтесь его, лейтенант, - посерьезнел подполковник. - По нему решетка плачет. Не помри Иосиф Виссарионович, за милую душу сидел бы. Про дизели слышали?

- Нет.

- Ну и хорошо. Он тоже вроде вас - везучий. "Да и ты не из несчастных", - подумал Курчев.

- А все-таки вы, лейтенант, маху дали. Надо было в партию подавать, а то когда еще в аспирантуре вступите. Теперь, кажется, в учебных заведениях ограничен прием или вовсе закрыт. Вот через три года локти кусать начнете, когда подойдет распределение!

- Ваша правда.

- Или вообще не думаете в партию?..

- Нет, почему...

- Теперь до двадцати восьми в комсомоле можно, - подал голос Сережка Ишков.

"Они твою биографию насквозь и поперек... - подумал Курчев, вспомнив, что почти месяц назад, в Гришкин отъезд, то же самое сказал дневальный Черенков. - Да они тут со скуки всем кости перемывают".

- Мне двадцать шесть через месяц. Продлюсь, - ответил, чтобы покончить с этой темой.

Москва катилась навстречу окраинами, притормаживая на перекрестках, серая и будничная, вовсе не похожая на ту, субботнюю, которую лейтенант наблюдал из окна автобуса... Впрочем, теперь она была своя, может быть, даже по гроб, а свое, как известно, всегда, если не хуже, то во всяком случае обычней. Солнце где-то затерялось. В городе было суетливо и пасмурно.

- Показывайте, куда? - сказал Ращупкин.

"Лучше было бы самому добираться", - подумал Курчев. Присутствие командира полка придавало возвращению оттенок принудительности, вносило субординационность, хотя подполковник сейчас не налегал на дисциплину и даже шоферу позволял себя называть Константином Романовичем.