Русская эмиграция в борьбе с большевизмом - Сергей Владимирович Волков

не забыл и не забуду языка, на котором развивали мою душу и впитывали в нее понятия права, справедливости, любви и чести. Не мог этого забыть и Борис Коверда, как не мог он не видеть всего ада нужды, отчаяния и унижения, в который брошена его Родина теми, кто самое имя «Россия» тщится вычеркнуть из словаря истории.

Не могла этого вынести душа чистого мальчика, в ней родился бунт, и Борис Коверда выступил против страшной силы, но не во имя гордыни, не во имя самозваного изменения бега истории, как думает это господин прокурор.

Гордыня? Господа судьи, разве в этом мальчике, сидящем здесь на скамье подсудимых, можно заметить хотя бы тень гордыни, этого смертного греха? Разве вы не поняли, господа судьи, что Борис Коверда является мальчиком с чистой, кристальной душой и голубиным сердцем, мальчиком, способным к жертвам, мальчиком, которого на страшный поступок убийства толкнула не гордыня, а любовь к своим единоплеменникам, угнетаемым, унижаемым и убиваемым третьим интернационалом.

Я сказал, что в душе Бориса Коверды родился протест. Но как это произошло? Каким образом этот мальчик с голубиным сердцем, мальчик верующий, мальчик, для которого религия не была только обрядом, но существом души, неожиданно превратился в мстителя и вопреки догматам своей веры нарушил Божью заповедь: не убий.

Это не произошло неожиданно. Ненависть постепенно развивалась в душе мальчика и постепенно достигла таких размеров, что взрыв сделался неизбежным. И если бы он не направился против Войкова, то направился бы против самого Бориса Коверды. Если мы начнем рассматривать отдельные события в жизни Бориса Коверды, о которых он нам сам говорил, то мы не найдем среди них такого, которое непосредственно вложило бы ему в руку револьвер. Но таким образом нельзя относиться к вопросу, ибо, разделяя отдельные факты, складывающиеся для создания определенной психологии, мы всегда сможем создать ряд мелких, пустых и смешных вещей. Личные переживания в жизни Коверды – песчинки, но, вместе взятые и связанные с тем, о чем Коверда слышал и читал, они создают скалу, которая раздавила верующую душу мальчика и толкнула его на отчаянный поступок.

В детстве он был свидетелем того, как рушился весь общественный порядок, в котором он жил, как его ученическая шапка, гордость его девятилетнего сердца, сделалась предметом насмешек, предметом, могущим создать опасность. Он узнал о том, что некоторые улицы, по которым он обычно ходил в школу, сделались опасными даже для таких маленьких детей, как он. Он узнал, что такое голод, он узнал, что можно безнаказанно угнетать и убивать людей, видел, что это делают те, кто сделался хозяевами его Родины, что это делают большевики.

Видел ли Борис Коверда там, за границей, явления, укрепляющие сердце и ум? Нет. Постепенно развивалось сознание ребенка, постепенно расширялся круг его наблюдений, и со всех сторон он видел только ужас.

Не буду говорить о том, свидетелем чего он был в Совдепии. Это уже сказал мой созащитник Недзельский. Но то, что он видел, родило в его душе возмущение, отвращение и презрение, граничащее с помрачением рассудка. Под впечатлением тех ужасов, которые ныне совершаются в России, развивалась душа бедного мальчика, который, несмотря на все искушения, остался, согласно свидетельству его духовника, учителей и родителей, чистым, верующим и любящим ребенком. Ни разу не отошел он в сторону от раз избранного пути, и, когда его товарищи по белорусской гимназии пытались втянуть его в коммунистическую работу, которая велась под видом работы культурной, он почувствовал, по собственным словам, что червонцы, на которые ведется эта работа, выкованы из церковных ценностей, бросил белорусскую гимназию и поступил в гимназию русскую, где его окружила атмосфера еще более благоприятствовавшая укреплению ненависти к людям, превратившим его прекрасную Родину в страну ужасов и сад пыток.

Труд, которым он был занят, давал ему возможность знакомиться из газет, что творится за границей, и сравнение официальной лжи большевистских газет с правдой, которую сообщали все доступные ему газеты мира, постепенно вливавшие в его наболевшую и отравленную душу яд ненависти, создало невыносимое состояние. Так дальше жить было невозможно, нужно было что-то предпринять, иначе помрачение начинало угрожать душе человека.

Вокруг себя он видел апатию, трусость, лень. Там, за границей, – ужас и смерть. Выбора не было. Коверда начал делать попытки попасть нелегально за границу, чтобы там бороться за своих братьев, но это ему не удалось. Он приехал в Варшаву, но и тут его встретила неудача – визы он не получил. Если нельзя бороться там, нужно бороться здесь.

А жизнь не останавливается, психическое настроение растет и усиливается, и, наконец, в руки Коверды попадает самый страшный из обвинительных актов, предъявленных большевикам: книга М.П. Арцыбашева «Записки писателя». Это был фитиль, вызвавший взрыв.

На польской земле, на своей второй родине, бедный мальчик совершил поступок, о котором жалеет из-за нанесенных Польше неприятностей, определяя вместе с тем себе самый суровый размер наказания, ибо мы знаем, что Борис Коверда был юношей верующим и готовым на самопожертвование ради ближних. Мальчик, который не колебался для блага семьи посвятить личную карьеру, но бросил школу для общего блага и не поколебался поставить на карту собственную жизнь.

Коверда убил Войкова, но является ли это основанием для предания его чрезвычайному суду? Я решительно говорю: нет.

Закон о чрезвычайных судах, закон, предназначенный ко внутреннему применению, закон исключительный вообще – не допускает распространительного толкования и требует точного применения. Цитируя этот закон, господин прокурор слишком рано прервал цитату, ибо закон этот охраняет официальное лицо не всегда и не во всех случаях. Только в том случае, когда убийство официального лица было совершено во время либо по поводу исполнения им служебных обязанностей – убийце угрожает чрезвычайный суд.

А кого убил Коверда? Войкова ли, посланника при Речи Посполитой Польской, или Войкова, члена коминтерна? А ведь таким двуликим Янусом был убитый Войков. Мы находим ответ в словах Коверды: «Я убил Войкова не как посланника и не за его действия в качестве посланника в Польше – я убил его как члена коминтерна и за Россию». Именно за все то, что Войков и его товарищи по коминтерну сделали с Россией, убил его Борис Коверда. При чем же тут убийство официального лица по поводу или во время исполнения им его служебных обязанностей?

О, если бы в моих руках, господа судьи, были бы улики деятельности Войкова в Польше, в качестве члена коминтерна, не было бы речи о суде вообще, а о чрезвычайном суде в особенности.

Господа судьи, завтра праздник Божьего