Геннадий Трошев - Чеченский рецидив. Записки командующего

История вопроса

Размышляя о том, почему конфликт принял такой затяжной характер, почему его эпицентром стали горные районы, почему именно там больше, чем в равнинных районах, распространились антироссийские настроения, хочу поговорить об этом подробнее.

Одна из особенностей менталитета чеченцев заключается в умении сохранять в памяти родословную своего тейпа до восьмого и более колена. Не раз в доверительных беседах доводилось слышать от собеседника, как его предок еще при царе Александре III и даже при Александре II совершил тот или иной смелый поступок, за что был награжден. А уже об их участии в движении Шамиля говорили тем более. В то же время из поколения в поколение в чеченских семьях с содроганием вспоминают о царском наместнике генерале Ермолове. Его именем (оно звучит по-чеченски Ярмул) родители пугали своих детей. Здесь до сих пор помнят его слова: мирный чеченец — это мертвый чеченец. Все это не стерлось в памяти народной.

За годы советской власти, что бы ни говорили сейчас, было сделано очень и очень много для улучшения материального и культурного положения чеченского народа, для укрепления уз дружбы с другими народами. И успехи в этом плане были, без преувеличения, колоссальными.

Любимыми местами отдыха многих грозненцев стали предгорья Урус-Мартановского района за селом Грушевым (так оно тогда называлось) или у подножия горы Бандук под Шатоем, с неописуемой красоты видом на Шатойскую котловину, реку Аргун, средневековые сторожевые башни. Мог ли кто-либо тогда подумать о том, что здесь будут проходить ожесточенные, кровопролитные бои? Летом детишки выезжали в Сержень-Юрт, где располагались многочисленные пионерские лагеря. Мне неоднократно самому в детские годы выпадало проводить летние каникулы в этих местах.

И тем не менее по некоторым объективным и субъективным причинам многое в обустройстве жителей горных районов было недоделано. Что имеется в виду? Известно, что чеченские семьи, как правило, многочисленны. Особенно в селах. А экономика развивалась медленно. В горных селах скапливалась избыточная рабочая сила. Или, как тогда было принято говорить, население, не занятое общественно-полез-ным трудом. А попросту говоря, скрытая безработица, которая из года в год все более и более возрастала. Выход из создавшегося положения был один — отходничество, которое тогда не только на бытовом уровне, но и в СМИ, и в официальных органах стали именовать шабашничеством. Произносился этот термин с явно негативным оттенком.

Бригады шабашников формировались из близких родственников или хорошо знавших и доверявших друг другу людей с единственной целью — заработать. И они работали. Работали, что называется, от зари до зари.

Из года в год, отправляясь из Чечни в северные районы России, в Казахстан и Западную Сибирь, они все более и более неофициально утверждались в статусе особой социальной прослойки общества, не особенно им почитаемой.

Не менее важно то, что в этих бригадах формировался особый микроклимат, особые отношения между членами бригады, между членами бригады и бригадиром, между бригадой и работодателями, между членами бригады и местным населением. Они далеко не всегда были безоблачными. Далеко не всегда соответствовали существовавшим законам, общепринятым тогда нормам морали, нравственности. А отсюда: не в этих ли условиях возникло, а затем и закрепилась это нелепое по своей сути определение — «лицо кавказской национальности»? Не там ли его корни? Еще. Не тогда ли стали зарождаться принципы организации, которые оказались востребованными в новых условиях, при формировании групп боевиков? Известно ведь — ничто не возникает на пустом месте.

Гайдаровско-чубайсовские реформы всем видам шабашничества положили конец. Работодатели в северных районах России сами остались без работы. Работодатели Казахстана оказались в зарубежье. А источник-то поставки свободных рабочих рук — горные районы Чечни — сохранился. Кто не замедлил воспользоваться этим источником? Наверное, те, у кого в руках оказался и поныне пока безотказно действующий стимул — доллар..

Один из самых мрачных (если не самый мрачный) периодов в истории чеченского народа, как и других репрессированных народов, была их депортация, на века оставшаяся в народной памяти и, несомненно, негативно отразившаяся на формировании общественного сознания определенной части чеченского народа. Те чеченцы, кому сейчас за шестьдесят, — живые свидетели той страшной даты — 23 февраля 1944 года. Мне много об этом рассказывал мой дед, Михаил Никитович. В частности, он мне поведал о том, что на протяжении нескольких десятилетий о депортации категорически запрещалось говорить вслух. Официальными органами создавалась видимость, будто ничего особенного не произошло. Дело доходило до курьезов.

Помню, в начале 1970-х годов, уже будучи офицером Советской армии, в отпуске гостил я у своих родственников в Грозном. Надел военную форму. Выхожу из дому. Навстречу сосед. Чеченец. Протягиваю ему руку и улыбаюсь. Поздравляю его с праздником, а было это 23 февраля. Он, не выпуская моей руки из своей, глядя мне в глаза, отвечает: «Для кого праздник, а для кого день скорби». Готов был сквозь землю провалиться, не хотел его обидеть. Но урок этот запомнил на всю жизнь.

А вот что мне рассказал профессор Грозненского университета Ф. Боков. В 1975 году в связи с 30-летием Победы над фашистской Германией под эгидой обкома партии была организована научная конференция на тему: «Чечено-Ингушетия — фронту». Пикантность этого мероприятия состояла в том, что с февраля 1944 года Чечено-Ингушетия как таковая не существовала. Но это никого из организаторов научного шоу совершенно не смущало. Что касается промышленности — там все шло без сучка и задоринки. Какая разница. Была республика — промышленность давала фронту все, на что она была способна. Ликвидировали республику, создали Грозненскую область — та же промышленность продолжала давать фронту все, что могла. А вот с сельским хозяйством дело обстояло совсем иначе. Суть сообщения Федора Павловича на этой конференции заключалась в следующем.

1943 год. Несмотря на то что вся техника была мобилизована на нужды фронта, да и лошади, являвшиеся значительной тягловой силой, также были мобилизованы, а поэтому во многих случаях колхозникам приходилось даже под зерновые обрабатывать поля вручную, республика к январю 1944 года выполнила план поставок государству по всем видам сельскохозяйственной продукции. А в феврале сельское население республики — чеченцы и ингуши, выполнившие это задание, были высланы. Где же логика? Уже один только этот факт с достаточной убедительностью говорит о том, что депортация целого народа была акцией неоправданной ни с политической, ни с экономической точек зрения.