Евгения Мельник - Дорога к подполью

Когда я собиралась уходить от Наты, вернулся Сережа. Мы дошли с ним до угла улицы Субхи и расстались. Сережа вступал в ряды Красной Армии и отправлялся к Севастополю. Я даже не знаю его фамилии, забыла черты его лица. Но воспоминание о нашем дежурстве возле пылающего гестапо осталось в памяти навсегда.

К моему удивлению, мама впервые в жизни не была обеспокоена моим долгим отсутствием. Она понимала: я исполняю свой долг.

— Приходил Николай, — сообщила мама, — он спрашивал, где ты, жива ли. Он встретил Сергея Шевченко и спросил его о записке. Сергей записки не писал.

Я почувствовала, как холодею.

— Не писал? Значит, Жорж — провокатор!

Мне сделалось страшно, но тут же я вспомнила: нет уже гитлеровцев, гестапо и нечего больше бояться провокаторов. Все же неприятное чувство не сразу исчезло. А мама продолжала рассказывать. В тот день, когда Николай должен был в четыре часа пополудни прийти в столовую, немцы посадили на машины всех пленных из авторемонтных мастерских и повезли в Севастополь. Николай спрыгнул на ходу с машины и скрывался на чердаке у знакомых.

— Но где сейчас Николай, как его найти?

Он сказал, что идет на Пушкинскую, там расположился главный партизанский штаб.

Я помчалась на Пушкинскую. У здания, находившегося рядом с театром, стояла большая толпа народа. На мостовой я увидела Николая, подбежала к нему и, не стесняясь народа, обняла и поцеловала.

— Вот и дождались счастья, Николай!

— Дождались! — ответил он. — Я у тебя был, меня очень беспокоила твоя судьба.

— Мне мама говорила.

— Здесь в штабе Сергей Шевченко.

— А Ольга?

Сергей говорит: Ольга еще не пришла из лесу, но скоро придет.

— Пойдем поищем Сергея, — предложила я.

Мы пробились сквозь толпу к дверям штаба и попросили позвать Сергея. Вскоре Сергей вышел, мы отошли в сторону и стали беседовать.

— Как Ольга? — спросила я.

— Ольга с Галочкой прекрасно чувствовали себя в лесу. Приходи к нам завтра, Ольга будет уже дома и обо всем подробно тебе расскажет.

В этот день, 14 апреля, я обошла всех знакомых. Была у Юзефы Григорьевны Юрковской и разделяла с ней ее нетерпение в ожидании прихода Вячеслава. Среди дня забежала домой поесть. Вдруг в дверь сильно постучали. В комнату, как вихрь, ворвалась Нюся Овечкина: в мужском костюме, в кубанке, с автоматом за плечами.

— Дай мне что-нибудь переодеть, — попросила она.

Просьба меня огорчила: я не могла ее исполнить.

— Милая Нюся! — я открыла шкаф и сказала: — Найдешь ли ты что-нибудь? Видишь — пусто? На мне одно платье, сшитое из подкладки. Ведь все до нитки сгорело в Севастополе.

— Ну, ладно, поищу в другом месте! А сейчас идем со мной к майору Валиулину, дашь ему отчет о своей работе. Он ждет тебя.

По дороге я осведомилась о судьбе Толи и Миши из Карасубазара и услышала ответ, подобный удару в сердце.

— Погибли в гестапо! — раздраженно сказала Нюся. — Сами виноваты, говорили им, предупреждали: пора уходить в лес, дальше оставаться опасно! А они все медлили — вот и дождались…

Мне больно стало от того, что Нюся говорит таким тоном об этих хороших людях, осуждая их за ошибку, стоившую им жизни. И мне не хотелось верить.

— Но, может быть, они не погибли? Может, находятся в каких-нибудь дальних германских лагерях, ведь есть такая вероятность? — пыталась я, вопреки здравому рассудку, сохранить хоть крошку надежды. Но Нюсю мои слова еще больше раздражали.

— Говорят тебе, что погибли в гестапо! Это точно известно, сами виноваты.

Нюся не любила сентиментов и нерешительность Толи и Миши считала слабостью, недостойной подпольщиков.

Мы подошли к дому на Пушкинской, где находился майор Валиулин. После разговора с ним пошли к Николаю. По пути Нюся рассказала мне обо всем пережитом. Здесь, в Симферополе, она нашла двух своих старших сыновей, которых приютили цыгане. Но самого младшего мальчика не было. Исчезли также мать и отчим. Впоследствии мать нашлась, а отчим не вернулся домой — умер в гитлеровском плену. Вдруг Нюсю остановила пожилая женщина.

— Нюся Овечкина, я расскажу вам, как погиб ваш маленький сын.

Я стояла рядом и слушала.

— Когда нас поймали в лесу, он подобрал валявшуюся гранату, и хотел бросить ее под машину. Немцы схватили мальчика, потащили к своему начальнику, избили, а потом тут же расстреляли…

Нюся застонала от страшной душевной боли. Она распрощалась с женщиной и быстро пошла вперед. Я шла рядом с ней и молчала. Нюся смотрела широко открытыми глазами поверх голов проходящих людей, крупные слезы скатывались по щекам, она их не замечала.

— Мой самый любимый, самый храбрый, мой дорогой! — стонала она. — Ведь ему всего шесть годочков!..

И в моем сердце закипела жгучая ненависть, и мне захотелось закричать на весь мир: «Да, запомните, враги советского народа: сыну партизанки Нюси Овечкиной, который хотел бросить гранату во вражескую машину, было всего шесть лет! Запомните и учтите!»

Николая не застали дома, хозяйка сказала, что он пошел в военкомат.

Целый день я ходила по городу, забывая про голод и усталость. Я любовалась видом советских офицеров и солдат, они сразу наводнили все улицы. По Севастопольской беспрерывным потоком ехали грузовики, наполненные солдатами, громыхали танки, двигались пушки, «Катюши». Меня поразил мощный вид нашей армии, механизированной в полном смысле слова. Да, за два года произошли большие изменения, бросавшиеся в глаза! Особенно восхитили самолеты — могучие стальные птицы, совсем непохожие на тех «ястребков», что защищали Севастополь. По небу проносились соединения по пятьдесят самолетов.

Гитлеровцы огрызались. Они бомбили Симферополь, войска, двигавшиеся по Севастопольской и Алуштинской улицам. Были жертвы.

Странно и необычно впервые за два года возвращаться домой поздно вечером. Я шла до предела утомленная, едва волоча ноги, но бодрая духом, охваченная радостью освобождения. Двери темницы моей раскрылись, я свободна! И эти ночи, и эти звезды, небо — все мое!

Придя домой, я не стала есть, хотя почти ничего не брала в рот за день. Мама, возмущенная и расстроенная, рассказала, что в маленьком переулке возле нас кто-то убил партизана. А днем на улице неизвестная пуля сразила в самое сердце полковника. Да, видно, немало еще скрытых врагов осталось здесь!

…Я открыла глаза. Будто внезапный толчок разбудил меня. Красная Армия пришла! — эта мысль заставила подскочить на кровати. Воздух за окном синел, только начинался рассвет. Я стала быстро одеваться. Мама тоже поднялась. Наскоро выпив стакан чаю, я вышла на улицу. Уходя, сказала маме: