Наталья Михайлова - Василий Львович Пушкин

«В этих великолепных стихах затронуто все живое для русского сердца, — вспоминал присутствовавший на экзамене Иван Пущин. — Читал Пушкин с необыкновенным оживлением. Слушая знакомые стихи, мороз по коже пробегает у меня»[467].

Свидетелем поэтического триумфа Александра Пушкина был и его отец, С. Л. Пушкин. Его дядя узнал об этом в Москве. Когда В. Л. Пушкин получил из Царского Села рукопись «Воспоминаний в Царском Селе», он поспешил познакомить с ней В. А. Жуковского, который с восхищением прочел стихотворение друзьям. П. А. Вяземский писал из Москвы в Петербург К. Н. Батюшкову:

«Что скажешь о сыне Сергея Львовича? Чудо и все тут. Его „Воспоминания“ вскружили нам голову с Жуковским. Какая сила, точность в выражении, какая твердая и мастерская кисть в картинах. Дай Бог ему здоровия и учения и в нем прок и горе нам. Задавит каналья! Василий Львович, однако же, не поддается и после стихов своего племянника, которые он всегда прочтет со слезами, не забывает никогда прочесть и свои, не чувствуя, что по стихам он племянник перед тем»[468].

Нет, конечно же ни о каком соперничестве дяди с племянником речи не было. Дядя радовался успехам племянника, гордился им. Не раз говаривал он М. Н. Макарову: «Посмотрите, что будет из Александра!»[469] Скорее всего, именно он, В. Л. Пушкин, передал «Воспоминания в Царском Селе» в московский журнал «Российский музеум», в котором в апреле 1815 года стихотворение Александра Пушкина было напечатано с таким примечанием издателя В. В. Измайлова: «За доставление сего подарка благодарим искренно родственников молодого поэта, которого талант так много обещает»[470].

Лицейские стихотворения Александра Пушкина «Гроб Анакреона», «На возвращение Государя Императора из Парижа в 1815 году» В. Л. Пушкин читал на заседаниях Общества любителей российской словесности в зале Университетского благородного пансиона. «…Публичные заседания, — писал в „Главах из воспоминаний моей жизни“ М. А. Дмитриев, — были тогда блестящее нынешних. Не было ни одного, на котором не присутствовали бы, в числе посетителей, и генерал-губернатор, и сенаторы, и дамы лучшего круга. А сзади их помещались, где сидя, а где и стоя, кто только желал и был приличен, без пригласительных билетов; в том числе толпа студентов и воспитанников университетского пансиона»[471]. Многие приходили на заседания, чтобы послушать В. Л. Пушкина, дар декламации которого был всеми признан. Так что исполнение дядюшкой стихов племянника способствовало росту популярности поэта-лицеиста в московской публике.

Стремительный рост поэтического гения А. С. Пушкина давал повод к дружеским шуткам: которого из двух Пушкиных считать на Парнасе дядей, а которого племянником? (Вспомним приведенное выше письмо Вяземского Батюшкову.) Но для самого Александра Пушкина Царскосельский лицей был временем ученичества и в поэзии. Он пробует свои силы в разных поэтических жанрах, в его лирике звучат голоса разных поэтов: Г. Р. Державина и Н. М. Карамзина, В. А. Жуковского и К. Н. Батюшкова, Д. В. Давыдова… И голос В. Л. Пушкина тоже слышится в его лицейских стихотворениях. Племянник учился у дяди легкости изложения, афористичности поэтической фразы. В дружеских посланиях, мадригалах, эпиграммах Пушкина-лицеиста встречаются мотивы и образы, цитаты и реминисценции из стихотворений дяди. Так, в послании «К другу стихотворцу» Александр Пушкин предупреждает своего друга, вознамерившегося стать поэтом: Аполлон, быть может, «твой гений наградит — спасительной лозою» (I, 25). В эпиграмме В. Л. Пушкина, являющейся вольным переводом из Роберта Понса де Вердена, Феб, выслушав оды «стихотвора» и узнав, что ему «пятнадцать только лет», распоряжается: «Так розгами его» (207).

Лицейское стихотворение «Городок», написанное в жанре послания к «милому другу», перекликается с посланием В. Л. Пушкина «К Д. В. Дашкову» («Мой милый друг, в стране…»). Сравним:

Но, друг мой, есть ли вскореУвижусь я с тобой,То мы уходим горе,За чашей круговой…

(А. С. Пушкин, I, 106).

Мой милый друг, конечно,Несчастие не вечно,Увидимся с тобой!За чашей круговой,Рукой ударив в руку,Печаль забудем, скукуИ будем ликовать;Не должно унывать…

(В. Л. Пушкин, 45–46).

В «Городке» поэт-племянник так обращается к поэту-дяде:

И ты замысловатыйБуянова певец,В картинах толь богатыйИ вкуса образец… (I, 100).

Это заставляет вспомнить послание «К Д. В. Дашкову»

В. Л. Пушкина, где автор так говорит о К. Н. Батюшкове: «И милых Лар своих / Певец замысловатый»(45). Заметим, кстати, что в опубликованном в 1815 году в «Российском музеуме» стихотворении «Городок» впервые печатно упоминался герой «Опасного соседа» Буянов. Эта славная поэма дяди была переписана племянником в «потаенну / Сафьянную тетрадь» вместе с другими сочинениями, «презревшими печать», — стихотворными сатирами Д. П. Горчакова, «Видением на берегах Леты» К. Н. Батюшкова, шутливой трагедией И. А. Крылова «Подтипа», стихотворениями И. С. Баркова.

Для А. С. Пушкина-лицеиста дядюшка — «писатель нежный, тонкий, острый» (II, 419), «Нестор Арзамаса, / В боях воспитанный поэт, — / Опасный для певцов сосед / На страшной высоте Парнаса, / Защитник вкуса, грозный Вот!» (I, 384). Юный поэт — единомышленник дяди, его соратник в литературной борьбе с шишковистами.

Венец желаниям! Итак я вижу вас,О други смелых муз, о дивный Арзамас!

Где славил наш Тиртей кисель и Александра,Где смерть Захарову пророчила Кассандра,

………………………….в беспечном колпаке,С гремушкой, лаврами и с розгами в руке (II, 463).

Это отрывки из речи А. С. Пушкина, произнесенной им при первом посещении заседания «Арзамаса» осенью 1817 года уже после окончания Лицея. Они сохранились в памяти тех, кто эту речь слышал. Тогда-то, осенью 1817 года, и вступил племянник старосты «Арзамаса» в ряды арзамасцев. (Наверное, надо пояснить, что названный в стихах «наш Тиртей» — В. А. Жуковский, автор стихотворений «Овсяный кисель» и «Императору Александру»; Кассандра — Д. Н. Блудов, который, вступая в «Арзамас», «отпел» члена «Беседы» И. С. Захарова, «напророчив» его смерть, — И. С. Захаров вскоре в самом деле умер.)

Как мечтал Александр Пушкин о своем участии в заседаниях «Арзамаса»! «Безбожно молодого человека держать взаперти и не позволять ему участвовать даже в невинном удовольствии погребать покойную Академию и Беседу губителей Российского Слова» (XIII, 3), — писал он 27 марта 1816 года из Царского Села в Москву П. И. Вяземскому. Но, сидя еще на лицейской скамье, он считал себя арзамасцем. Именно такую подпись — Арзамасец — поставил он под посланием к В. А. Жуковскому 1816 года, в котором дал убийственную характеристику беседчикам: