Дети русской эмиграции - Л. И. Петрушева

Юноша (род. 30.IV.1904)

Мои воспоминания с 1917 года

В кратком сочинении невозможно дать читателю хотя бы бледный набросок всех бесчисленных переживаний, впечатлений, радостей и несчастий, имевших место в моей жизни за последние 7 лет. В настоящее время многое из пережитого совершенно испарилось из памяти именно потому, что пережито было слишком много. Поэтому придется здесь ограничиться кратким перечислением событий и кратким описанием каждого из главнейших событий моей жизни.

Хотя я и не настроен здесь много писать о том, как воспринималось мною то или иное событие, но все же должен сказать, что общий энтузиазм, подъем и веселье, охватившие Петроград в февральские дни 1917-го года, был совершенно чужд всей нашей семье, а следовательно и мне. Чувствовалось, что с этого момента начнется что-то новое, грозное и беспощадное, что изломает всю жизнь и заставит строить ее как-то по-новому, не так, как предполагалось раньше. И действительно: сильный голод, заставивший покинуть родной город и ехать куда-то, закрыв глаза, в поисках куска хлеба, бесконечные скитания по югу России, гражданская война, самая жестокая из всех когда-либо существовавших, на которую я попал 16-летним мальчиком, – все это обратило лучшие годы жизни в какой-то хаос.

Красота Кавказа и Крыма, волшебная панорама Константинополя не могли особенно захватить меня и произвести на меня надлежащее впечатление. Личные житейские переживания оттесняли все это на задний план. Мы находились тогда в таких условиях, в которых люди черствеют, грубеют и теряют способность воспринимать красоты природы.

Затем следуют 4 года жизни за границей. За эти годы пришлось увидеть массу новых мест, побывать в семи различных государствах, зарабатывать себе средства к существованию на разных работах. На пребывание в Праге, где я получил возможность продолжать свое прерванное в России образование, приходится смотреть как на временную передышку, за которой опять наступит период скитаний, неизбежных для большинства русских эмигрантов…

Юноша (род. 12.I.1902)

Мои воспоминания с 1917 года

Рассматривая ход моих воспоминаний за последние 8 лет, нахожу очень разнообразный материал для сложения всех воспоминаний в одно целое. Главным образом все мои воспоминания с начала 1917 года связаны с политическими событиями, разыгравшимися три года тому назад, то есть в 1914 г<оду>, в феврале. Великая война, результаты которой впоследствии очень изменили границы европейских государств, именно в Средней Европе, меня наибольше интересовала. Между прочим, я жил тогда в Чехии. Здесь, в Чехии, хотя далеко от фронта, было довольно хорошо возможно заметить положение центральных держав под конец войны. Хотя немецкое и австро-венгерское войско зашло в глубь многих государств союзников, все-таки настроение и экономическое положение населения было очень тяжелое. Начинался голод здесь, в Чехии, главным образом потому, что Чехия, как страна плодородная и славянская, наиболее терпела от немецко-австрийской тирании. Между тем что чешские заграничные войска храбро воевали в России, во Франции и в Италии, перед всем миром показавши геройство маленького порабощенного народа, население Чехии с каждым днем попадало больше в рабство немецкого империализма. Голод в Чехии уже начал показывать несколько своих жертв.

Культурное и политическое положение народа было гораздо хуже материалистического положения. Немецкий дух, который и до войны был духом государства, совсем занял первое место в школе, в театрах и во всех культурных центрах чешского народа. Главным образом бедствия голода и войны падали на класс рабочих. Частые протесты масс населения были со стороны австрийского правительства круто наказываемы. Только Февральская революция в России оживила угнетенные массы чешского народа.

В мае 1917 года декларация заседания чешских депутатов в австрийском парламенте требовала свободного чехословацкого государства. Декларация эта была авангардом свержения австрийского ига 28 октября 1918 г<ода>.

Идея освобождения чешского народа, среди которого я прожил большую часть своей жизни, стала фактом. С начала большевистского переворота стала мне очень интересна борьба русского народа за свободу против внешней и внутренней реакции. Здесь, конечно, придется все изложить коротко и ясно, так как не хочу в этой работе касаться моей политической точки зрения и вообще политики.

Во время отступления Деникина осенью 1919 года я уехал через Венгрию и Румынию в Крым, где я попал в Белую армию. В 1920 году я очутился в Советской республике. У большевиков я прожил два года. В 1922 г<оду> я уехал в Польшу, откуда я приехал обратно в Чехословакию.

Девочка (род. 6.VII.1907)

Мои воспоминания с 1917 года

Все происшедшее за эти последние годы я помню очень ясно. Начнешь думать, и картина за картиной, почти всегда одна тяжелее другой, встают в памяти. Особенно ярко я помню день 1917 г<ода>, день революции. Помню, был чудный солнечный день. Я с подругой, захваченные общим настроением, ходили по городу. Все радовалось, ликовало. Всюду, куда ни взглянешь, все говорило о совершившемся: радостные лица, красные яркие банты на груди у каждого, красные флаги, цветы, радостные возгласы; и действительно казалось, что совершилось что-то великое, хорошее и что все, что было темного, тяжелого, больше не вернется. Я мало сознавала тогда и не раздумывала особенно над тем, что именно совершилось и к чему это поведет, но, помню, была наполнена тем радостным светлым чувством, которое свершилось у всех на лицах и чувствовалось во всей окружающей обстановке. Я не думала тогда, что с этого года начнется все самое тяжелое, самое ужасное в моей жизни.

Помню хорошо огромные афиши, появившиеся вскоре, расклеенные всюду на заборах, на столбах; и снующих по улицам мальчишек, кричавших: «Голосуйте за такую-то партию». Помню ужасную драку на улице двух мальчуганов, одного с листками партии кадет, другого – большевиков. Потом – война. Помню у нас в зале огромную карту, всю усеянную флажками, обозначавшими линию фронта, и, помню, я всегда с каким-то ужасом следила за рукой мамы или сестры, переставлявшей какой-нибудь флажок вперед или назад, и за выражением ее лица; и чем дальше, тем все чаще и чаще я замечала на их лицах тоску, и предчувствие чего-то темного, недоброго наполняло мне душу. Я часто стояла и раздумывала над этой картой, и мне казалось, что все нехорошее появилось именно тогда, когда я впервые увидела у нас эту карту, и я думала, что стоит только снять ее и все будет по-старому. Но карта висела, и все чаще и чаще останавливались около нее мои родные, и все тоскливее и тоскливее были их лица.

Помню так