Рокфеллеры - Екатерина Владимировна Глаголева

Рокфеллеру было не по душе, что дочь уехала в Европу. Та уже доконала Бесси. А теперь ещё Чарлз отдал Маргарет в школу в Англии. Почему не в Америке? Каким образом она обзаведётся нужными связями на родине, учась за рубежом? Джон Д. перестал давать деньги зятю, но продолжал посылать подарки внучке. Лишь бы какой-нибудь европейский прощелыга не сбил её с пути, ведь ей уже шестнадцать… В сентябре Фоулер вернётся в Америку и поступит в частную школу Гротон; Гарольд же с дочерью поедет в Цюрих, чтобы попытаться привезти жену назад. Но это окажется бесполезно — Эдит не пожелает прекращать сеансы с Юнгом. Мюриел отдадут в немецкую школу, Матильду, из-за слабого здоровья, поместят в санаторий.

Свежеиспечённый президент Рокфеллеровского фонда без долгой раскачки взялся за дело: уже в мае учредил на собственные деньги Бюро социальной гигиены, которое должно было лечить социальные язвы — от венерических заболеваний до наркомании и преступности, попутно внедряя контроль над рождаемостью. Сетти прислала сыну чек на 25 тысяч долларов — эти деньги должны были пойти на разъяснение женщинам правил половой гигиены. Фосдика Джон-младший тоже привлёк к работе, поручив подготовить доклад о полицейских системах в Европе. Он был полон воодушевления и в ответе на последнее письмо Бауэрса, сообщавшего, что в Колорадо всё спокойно, выразил уверенность, что «крупный промышленный концерн может обращаться со всеми людьми одинаково, быть открытым и непредвзятым в поступках, но при этом всё более успешным».

Тем летом здоровье 74-летней Сетти сильно ухудшилось: к прострелу, плевриту, сердечной недостаточности добавились проблемы с мочевым пузырём и прямой кишкой. Лют тоже разболелась; теперь обе передвигались в инвалидных колясках. Доктор Биггар, не отходивший от миссис Рокфеллер, предупредил её мужа, что она не сможет покинуть Форест-Хилл. Перед Джоном Д. встала дилемма: не уехать, как обычно, на осень в Покантико — значит не только нарушить заведённый распорядок, но и рисковать материально: если он застрянет в Кливленде на всю зиму, его сочтут местным резидентом и потребуют уплаты налогов; но оставить жену в таком состоянии он тоже не мог. Каждый день он катал её по окрестностям в старомодном фаэтоне или новеньком автомобиле, а за ужином иногда, извинившись перед гостями, брал из вазы цветок и поднимался на цыпочках наверх — подарить его Сетти и развеселить её лёгким шутливым разговором. «Джон очень меня поддерживает и подбадривает и рад тому, что я медленно поправляюсь», — записала Сетти в дневнике 25 сентября. Однажды они даже выбрались в церковь на Евклид-авеню. Произнося речь перед собравшимися, Рокфеллер вдруг выхватил взглядом бледное, измождённое лицо жены и переменил тему: «Люди говорят мне, что я многое сделал в своей жизни. Я знаю, что много работал. Но лучшим, что мне удалось сделать и что доставило мне величайшее счастье, было завоевать Сетти Спелман. У меня была только одна любимая, и я благодарен за то, что она всё ещё у меня есть».

Шахты, деньги, пулемёт

На шахтах в Колорадо трудился рабочий интернационал: горняки говорили на двадцати семи языках. Некоторые из рабочих-эмигрантов были настолько далеки от американских реалий, что считали Рокфеллера президентом США. Летом 1913 года шахтёрские посёлки в горах, напоминающих инопланетный пейзаж с серыми кратерами и охристыми холмами, обходили пропагандисты из Объединения горнорабочих Америки (ОГА), говорившие на английском, испанском, итальянском, греческом и некоторых славянских языках. Рабочим предлагали вступить в профсоюз и бороться за свои права. Угольные компании тоже не дремали: в детективном агентстве Болдуина — Фелтса наняли вооружённых людей, передав их под командование местных шерифов.

Правительство, в свою очередь, попыталось обезглавить профсоюз ненасильственным образом: президент назначил Уильяма Вильсона из ОГА министром труда. Тот послал своего заместителя в Нью-Йорк, чтобы провести переговоры с Рокфеллером-младшим и предотвратить стачку, но Джон отказался его принять и перенаправил к Старру Мёрфи, последний же попросту сказал: «Мы на Востоке ничего не знаем об условиях (в Колорадо) и не хотим вмешиваться в деятельность управляющих».

Условия эти были очень тяжёлыми. В 1912 году уровень смертности в шахтах Колорадо составлял 7,055 случая на тысячу человек против 3,15 в целом по стране: горняки погибали при взрывах и обрушении перекрытий, задыхались от газов. Только в 1913 году под землёй погибли 104 человека и ещё шесть на поверхности; 51 женщина потеряла мужа, 108 детей остались без отца. Шахтёрские городки были по сути средневековыми посёлками, а компания выступала в роли феодала. Всё жильё и инфраструктура принадлежали ей. Действовал комендантский час. Охрана, вооружённая пулемётами и винтовками, не позволяла покинуть территорию и не пускала туда «подозрительных» чужаков. 26 сентября девять тысяч рабочих «КФА» забастовали, требуя признания профсоюза в качестве переговорщика, повышения оплаты труда (считать тонну угля равной двум тысячам фунтов, а не 2200, как раньше), оплаты «побочной работы» (прокладки рельсов для вагонеток, установки деревянного крепежа, вывоза нечистот), восьмичасового рабочего дня, права покупать продукты в магазинах по выбору и самим подбирать себе жильё и врачей, а также строгого соблюдения законов штата Колорадо о безопасности труда. Бауэрс прислал Джону-младшему письмо с обещанием сопротивляться, пока «наши кости не побелеют, как мел в этих Скалистых горах», и тот одобрил такую позицию: «Чем бы ни закончилось, мы будем на вашей стороне до конца».

Вам не нравятся жилищные условия? Угольные компании выгнали забастовщиков из предоставленных им домов, и тем пришлось селиться в палаточных городках за пределами владений бывших работодателей. Самый большой такой лагерь оказался в Ладлоу — прижался к сизым горам Сангре-де-Кристо у входа в каньон. Место выбрали не случайно: таким образом забастовщики блокировали дорогу для доставки в угольный разрез штрейкбрехеров. Стычки между забастовщиками и работающими шахтёрами, которых члены профсоюза называли «паршой», иногда имели смертельный исход. А тут ещё подъехали агенты Болдуина — Фелтса, известные своей жестокостью при подавлении забастовок. 35-летний Альберт Крид Фелтс разработал «машину смерти» — бронированный автомобиль с пулемётом наверху для патрулирования. (Машину построили на заводе «КФА» в Пуэбло.) По ночам лагерь обшаривали лучами прожекторов и обстреливали наугад. Шахтёры выкопали под палатками землянки для защиты своих семей.

К концу сентября более одиннадцати тысяч из четырнадцати тысяч рабочих бастовали. Обе стороны бряцали оружием. Руководство компании отказывалось разговаривать с вожаками забастовщиков, опасаясь, что сам факт встречи будет расценён как готовность идти на уступки. Когда всякое отребье, возглавляемое неудачливыми преподавателями колледжей, дешёвыми писаками из скандальных журналов и сладкоголосыми проповедниками, позволяет себе тявкать на бизнесменов, построивших промышленную империю, им следует указать их место, — писал Бауэрс Рокфеллеру-младшему. Тот по-прежнему не вмешивался — возможно, не хотел мараться.

Семнадцатого