Георгий Соколов - Малая земля

Тамара пришла в сознание только в госпитале.

Дежурный врач был удивлен, увидев, сколько матросов пришли проведать ее. Он заметил одному матросу с перевязанной рукой:

— Зачем было брать в десант такую малюсенькую девчурку. Какую она могла принести там пользу? Разве ей поднять мужчину?

Матрос с укоризной покачал головой:

— Эх, доктор, знали бы вы, скольким она людям спасла жизнь, не говорили бы так. Мал золотник, да дорог. Понятно?

Он наклонился над ней, поцеловал в забинтованный лоб и с нежностью проговорил:

— Выздоравливай, Томочка, наша Кнопочка. Знаю, больно. Но ты же морячка, мы верим, что вынесешь все боли. — Повернувшись к врачу, сказал: — Если надо ей влить кровь, то крикните нам.

Тамара осталась живой. Я встретился с ней в Новороссийске на вечере ветеранов 255-й бригады морской пехоты. Сейчас она работает фельдшером в Одесской области. Теперь это уже не худенькая девочка, а солидная женщина, в которой трудно угадать прежнюю Кнопку…

5

На Малой земле, в восьмой гвардейской бригаде служили санинструкторами две подруги — Вера Колодей и Маша Ермолова. Им тоже было по восемнадцать лет, На фронт пошли добровольно. Вера маленькая, такая же, как Кнопка. Маша выше ее на голову. Но обе худенькие, угловатые. Когда они появились в бригаде, то кто-то из штабных офицеров с жалостью сказал: «Откуда взялись эти заморыши?» В день 8 Марта пулеметчик Александр Павлович Степанов, которого девушки из уважения к его возрасту называли дядей Сашей, подарил Вере дудочку, вырезанную им из дерева. Вера было обиделась за такой детский подарок. Но дядя Саша погладил ее по голове и ласково сказал:

— Не обижайся, девчурка. Когда-нибудь будешь вспоминать этот подарочек. Люблю тебя по-отцовски. Гляжу на тебя и вспоминаю дом, родных…

Во время апрельских боев, когда вся Малая земля горела от взрывов бомб, снарядов и мин, Вера ползала по воронкам, окопам и перевязывала раненых, стаскивала их в безопасные места. Приползла она и на пулеметную точку дяди Саши. Второй номер пулемета и подносчик патронов лежали раненые. Вера перевязала их и по одному перетащила в глубокую воронку от бомбы.

— Лежите тут, — приказала она. — Вернусь, тогда доставлю в санчасть.

Она вернулась к дяде Саше. За это время ранило и его. Он стоял на коленях, а кровь сочилась сквозь гимнастерку. Глаза его были устремлены в сторону противника. Вера подползла к нему и достала из сумки бинт.

— Дядя Саша, давайте перевяжу.

Он повернулся к ней и закричал:

— К черту перевязку! Стреляй, черт побери! Не видишь, что ли, — фашисты прут сюда!

Вера выглянула и увидела бегущих прямо на нее немецких солдат. Через минуту-две они будут тут. Сердце ее похолодело. Она-то еще успеет уползти. Но дядя Саша останется, он не может даже дотянуться до пулемета. А в воронке лежат еще двое раненых.

— Стреляй же! — крикнул Степанов и зло выругался.

Вера отбросила медицинскую сумку и взялась за рукоятки пулемета. Она стреляла до тех пор, пока не кончилась лента. Когда пулемет замолк, выглянула из-за щитка. Немцев как ветром сдуло.

Она села на дно ячейки и закрыла лицо руками. Дядя Саша окликнул ее:

— Чего же сидишь? Перевязывай, пока время есть.

Она отняла руки от лица, и он увидел на ее глазах слезы.

— Ну чего ты, дурочка, слезу пущаешь? Может, серчаешь, что крепко выругал? Но положение было такое, сама понимаешь, — стал он успокаивать ее.

Вера смущенно улыбнулась и виновато произнесла:

— Я просто испугалась.

Она перевязывала его, а сама то и дело поглядывала в сторону противника.

— А теперь заправь ленту, — сказал он, когда она закончила перевязку. — А потом ползи к командиру роты и доложи, что у пулемета никого нет, пусть кого подошлет. Я побуду тут.

— Вы же раненый. Я отведу вас.

— Выполняй приказание, дочка.

Вера разыскала командира роты, доложила, а потом опять поползла к дяде Саше.

Когда стемнело, Вера перенесла всех раненых в санчасть. В полночь их отправили в береговой госпиталь.

Ночью немцы не предпринимали атак, но артиллерийский и пулеметный обстрел не прекращали. Всю ночь в небе кружили вражеские бомбардировщики, которые бросали бомбы, хлопушки, пустые бочки, рельсы, издающие при падении отвратительный свист. Вера после полуночи забралась в «лисью нору» и уснула, не обращая внимания на непрерывный грохот взрывов.

Утром немцы возобновили атаки. Пробираясь по траншее, Вера услышала стон в землянке связистов. Вбежав туда, увидела раненого связиста Василия Склярова. Осколок впился ему в плечо.

Вера хотела перевязать его, но он оттолкнул ее.

— Некому связь держать. Сама понимаешь, что во время боя без связи нельзя.

— А ты сообщи, что ранен. Пришлют замену.

— Не пришлют. Некому заменять.

Он опять застонал, морщась от боли.

— Осколок, гад, застрял в кости. Слушай, сестренка, ты что-нибудь в медицине соображаешь или только перевязывать умеешь?

— А что?

— Выдернула бы ты осколок.

— Я же не хирург. Да и обстановка тут…

— Попробуй.

Он стянул с себя окровавленную гимнастерку и рубаху.

— Действуй.

— Больно будет.

— Перетерплю. Если буду ругаться, пропускай мимо ушей.

Вера протерла рану марлей, смоченной в спирте, и взяла в руку пинцет. Скляров заскрипел зубами от боли, потом не выдержал и стал отчаянно ругаться, однако не отталкивал Веру от себя. А она приговаривала:

— Терпи, Вася, терпи, ты же гвардеец. Я уже нащупала осколок, осталось зацепить. Сейчас будет еще больнее, ты ругайся, ругайся…

Осколок был вынут. Обильно заструилась кровь. Вера заложила в рану тампон и туго забинтовала. Лицо связиста побледнело, на лбу выступил пот. Несколько минут он сидел неподвижно, прислонившись к каменной стенке землянки и закрыв глаза.

— Пошли в санчасть, — предложила Вера.

Он открыл глаза, несколько мгновений молча смотрел на нее, потом сказал:

— Вон там в углу вещмешок. Покопайся в нем, может, во фляге есть водка.

Водки во фляге не оказалось. Тогда Вера отлила в кружку из своего пузырька немного спирта, развела его водой и дала Склярову. Выпив, он облегченно вздохнул, взял телефонную трубку.

— Цветок, Цветок, — позвал он. — Я Роза, Роза. У меня все в порядке, немного ранен, с поста не ухожу.

Повернувшись к Вере, он сказал:

— Можешь топать, сестренка. Извини, что при тебе загибал трехэтажные маты.

Выйдя из землянки, она пошла по траншее туда, где стрекотали пулеметы…

Маша Ермолова была дочерью казака из станицы Крыловской. В сорок втором году, когда ей исполнилось семнадцать лет, прислали похоронную на отца. Она распростилась с матерью и тремя младшими братьями и пошла на фронт. Санинструктор Маша прошла боевой путь от Малой земли до Берлина и вынесла все, что выносит ротный санинструктор, — холод и голод, пулеметный и артиллерийский огонь, бомбежки и вшей, смерть друзей и слезы отчаяния.