Великие пары. Истории любви-нелюбви в литературе - Дмитрий Львович Быков

ее после выхода из школы, да и вообще с нее не спускали глаз; сама она в воспоминаниях писала: “А за нами поодаль шествовал мой несчастный «дядька» Михаил Никитич Климов, совершенно обескураженный сложившейся ситуацией и тем, что Люся очень любезно с ним здоровался и давал прикурить”. Пожалуй, в невинных (совершенно невинных!) прогулках ничего страшного еще не было, но вот публичный отчет о романе, с некоторым даже вызовом, – это уже было чересчур, и сначала Сталин отругал дочь (даже, по ее воспоминаниям, закатил ей пощечину), а потом дал команду арестовать Каплера.

Обстоятельства этого ареста описаны Марком Галлаем, легендарным летчиком, который Каплера близко знал:

“В 1943 году, после возвращения из партизанского края Северо-Западного фронта (вернее, за Северо-Западным фронтом), куда он летал как военный корреспондент, Каплер находился в Москве. Однажды вечером ему вдруг позвонил Константин Симонов и попросил – очень настойчиво попросил, почти потребовал, – чтобы Каплер сейчас же, незамедлительно приехал к нему. А когда Каплер появился, без особых предисловий сказал, что, по вполне достоверным сведениям, его, Каплера, собираются арестовать. <…>…Вопрос уже решен, и его реализация – дело даже не дней, а часов. А посему Каплеру надлежит: домой не возвращаться, переночевать у Симонова, наутро же «сбежать» с попутной редакционной машиной («Идет завтра») на фронт, благо корреспондентское удостоверение при себе, и там – «раствориться». Пока забудут. Или вообще до лучших времен. Что Симонов имел в виду, говоря о «лучших временах», он не уточнил. Вместо этого спросил, есть ли у Каплера деньги: «Если нет, возьми».

Так и порешили. Но назавтра, при успокаивающем свете дня, ситуация показалась Каплеру не такой безнадежной, вернее, не такой оперативно-опасной, какой была воспринята вечером. И он решил внести в первоначальные планы некоторые коррективы: перед отъездом на фронт забежать в какую-то, не помню уже сейчас, в какую именно, киностудию – получить причитающиеся ему деньги. Как только, приехав на студию, Каплер увидел бегающие глаза студийного руководителя, подписавшего выдачу этих денег, он почувствовал, что, кажется, крупно ошибся. И даже не очень удивился, обнаружив перед выходом из здания уже ожидающий его черный автомобиль”.

Каплер получил пять лет за общение с иностранцами, сидел в Воркуте, устроился фотографом и имел даже некоторые льготы вроде собственной мастерской; после отсидки получил запрет на посещение столиц – стандартные “минус десять”, – но приехал в Москву и немедленно был взят снова. На этот раз его отправили в Инту. “Было специальное распоряжение, запрещающее использовать Каплера на легких работах”, – вспоминал его солагерник Павел Рачков, впоследствии владимирский писатель. Летом 1953 года Каплера этапировали на Лубянку и выпустили – одним из первых, еще без реабилитации (полностью реабилитирован он был год спустя). Ему вернули взятую при аресте записную книжку, он стал звонить друзьям – те вешали трубку. Рад был его услышать только Симонов, у него Каплер и прожил первое время.

По отзывам решительно всех современников, Каплер был очаровательный человек, за большое личное обаяние приглашенный в 1966 году вести “Кинопанораму” и получивший подлинно всенародную известность. Программа шла в прямом эфире. Каплер в воспоминаниях писал, что чувствовал просто физически ответную волну тепла, стоило ему произнести с экрана: “Добрый вечер”. Он обаятельно размышлял перед телекамерой, иронизировал над своими и чужими оговорками, излучал доброжелательность – в общем, именно с ним программа сделалась хитом. Каким он был сценаристом – сразу не скажешь: крепкий профессионал, что называется, но ничего экстраординарного. Он мог позволить себе легкое хулиганство – скажем, в “Двух жизнях”, киноромане о русской революции, приписать революционным матросам песенку Глеба Горбовского “Когда качаются фонарики ночные”; но, в общем, его сценарии – честное выполнение работы в духе времени, с человеческим лицом, как “Ленин в Октябре”, где Ленин умиляется детской распашонке и вообще старательно изображает самого человечного человека. Каплер был мастером историко-революционного жанра, киноповесть его “Возвращение «Броненосца»” уже посмертно сделала его знаменитым благодаря экранизации Геннадия Полоки – но тут, конечно, больше Полоки, чем Каплера. Те же “Две жизни” смотришь с тягостной неловкостью, “Котовский” – тоже соцреализм с человечинкой, потому что очень уж колоритным персонажем был заглавный бандит; лучшая его военная картина, вышедшая, когда он уже сидел, в мае 1943 года, – “Она защищает Родину” Фридриха Эрмлера с Верой Марецкой (что самое интересное, Каплера из титров не вырезали; в брежневское время вырезали бы непременно. В 1946 году Эрмлер, Марецкая и оператор картины Владимир Рапопорт получили Сталинскую премию – Каплера, естественно, никто не вспомнил).

Пожалуй, выбиваются из основного его жанра две неожиданные работы – легкомысленный “Полосатый рейс” и экспериментальный “Человек-амфибия”, для которого, кстати, Друнина написала песенные тексты. Это как раз пик их любви, 1961 год, они год как официально поженились; песни эти – первая киноработа Андрея Петрова, тоже эксперимент с электронной музыкой, чей колеблющийся и вибрирующий звук призван был передавать зыблющиеся отражения, студенистую дрожь водной толщи. “Лучше лежать на дне, / В синей прохладной мгле, / Чем мучиться на суровой, / Жестокой, проклятой земле…” По совести говоря, эти стихи – прикладная заказная работа – пережили почти всю ее лирику, невоенную уж точно.

Все упоминают дружбу Каплера с Бабелем, который не удостаивал дружбой кого попало; все пишут о его доброте, щедрости, надежности, вообще о человеческой его безупречности; это гении бывают невыносимы, а Каплер гением не был. Он был именно хороший советский человек, такой тип; он не ограничивался сценариями и “Кинопанорамой”, писал публицистику, по тем временам довольно острую, и фельетоны. Один случай напомнил ему, вероятно, собственную его историю. По воспоминаниям Друниной, “…читатели шестидесятых годов были взбудоражены фельетоном Каплера «Сапогом в душу», помещенным в «Литературной газете»”. Каплер опубликовал его вопреки угрозам печально известного Медунова, “хозяина” Сочи, вставшего на защиту тогдашнего начальника сочинской милиции. Начальничек этот засадил свою дочь в сумасшедший дом только за то, что она полюбила простого шофера. А самого парнишку – в тюрьму… После публикации этого необычного для тех времен фельетона на Каплера завели в милиции уголовное дело… Сам Хрущев, которому поднаторевшие в клевете “медуновцы” донесли, что “Литгазета” якобы защищает какого-то “забулдыгу-сифилитика”, топал ногами. Друнина, впрочем, особо подчеркивает, что Хрущев Каплеру был скорее симпатичен – за ХХ съезд – и он ему за это многое прощал.

В отношениях с женщинами Каплер был заботлив, галантен, умел устроить праздник – и немудрено, что Друнину очаровал сразу, несмотря на разницу в возрасте, а быть может, и благодаря ей. Она же, говорил он, была его первой настоящей любовью, той любовью, на которую он уже не считал себя способным; первым чувством, которое заставило его забыть о любых других увлечениях. “Жил дурак дураком”, – говорил он о жизни