Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах - Вадим Юрьевич Солод

«Об обстоятельствах самоубийства секретаря ЦК Армении тов. Ханджяна», вынес резолюцию и направил письма И. В. Сталину и Л. П. Берии: «Запутавшись в своих опасных политических ошибках, Ханджян пошёл на предательский и провокационный акт самоубийства, направленный против партии… несмотря на огромную помощь, которую оказывал ему лично товарищ Берия».

23 августа 1936 года газета «Правда» сообщила ещё об одном ЧП: «ЦК ВКП(б) извещает, что кандидат в члены ЦК ВКП(б) М. П. Томский, запутавшись в своих связях с контрреволюционными и троцкистско-зиновьевскими террористами… покончил жизнь самоубийством». Председатель ВЦСПС Михаил Томский в январе 1934 года выступил с покаянной речью, посвящённой своим идеологическим заблуждениям, на XVII партийном съезде. Однако высокий профсоюзный руководитель никак не ожидал признательных показаний своих бывших товарищей по Политбюро ЦК Г. Зиновьева и Л. Каменева, арестованных по делу «Антисоветского объединённого троцкистско-зиновьевского центра», о его причастности к контрреволюционной деятельности.

22 августа 1936 года прокурор СССР А. Я. Вышинский заявил, что прокуратура Союза начала расследование в отношении тов. М. П. Томского, а также его подельников. После публикации в «Правде» официального сообщения прокуратуры он предпочёл суицид у себя на служебной даче в подмосковном посёлке Болшево.

16 июня 1937 года председатель СНК БССР, сопредседатель ЦИК СССР А. Г. Червяков после «резкой критики» за недостаточную работу по борьбе с «врагами народа» на XVI съезде большевиков Белоруссии застрелился в перерыве между заседаниями партийного съезда: по одним данным, в собственном кабинете, а по другим — в туалете. На следующий день, 17 июня 1937 года, «Известия» и снова в разделе «Хроника» на последней странице сообщили, что «Червяков покончил жизнь самоубийством на личной семейной почве». В предсмертной записке глава республики написал: «Все от меня отвернулись. Мне бросают самые несуразные обвинения в двурушничестве..». Спустя несколько дней, 21 июня 1937 года, на допросе в управлении НКВД по БССР выбросится из окна пятого этажа ближайший товарищ Червякова, кандидат в члены ЦК партии, председатель белорусского СНК Николай Гололёд.

По уже устоявшейся к тому времени традиции, 2 сентября 1937 года газета «Правда» на своей последней странице в разделе «Происшествия» сообщила читателям о самоубийстве председателя СНК Украины, кандидата в члены ЦК КПУ Панаса Любченко. Советский чиновник покончил с собой вечером 30 августа 1937 года, придя домой на обед после заседания пленума ЦК КП(б) Украины, на котором был обвинён в национализме, что для бывшего члена Украинской партии социалистов-революционеров было вполне естественно.

Бывший эсер удостоился упоминания в мемуарах Н. С. Хрущёва: «Решили проверить, почему Любченко не возвратился на заседание Пленума, и обнаружили такую картину: в постели лежали его убитая жена и сам он. Предположили, что по договорённости с женой он застрелил её и себя».

Все его оставшиеся в живых родственники были репрессированы, родная сестра Татьяна покончила жизнь самоубийством, брат Андрей, как значится в его уголовном деле, 17 сентября 1937 года «во время отсутствия следователя набросился на охраняющего его курсанта школы УГБ с целью выхватить оружие и во время борьбы с ним был курсантом убит — застрелен». Почти сразу после самоубийства Любченко появилась версия о том, что он и его жена были убиты агентами НКВД.

В марте 1937 года свёл счёты с жизнью член Комиссии советского контроля при СНК СССР Лев Гольдич, в январе 1938 года — член Комиссии партийного контроля ЦК ВКП (б) Наум Рабичев, в сентябре того же года — глава Ленинградского управления НКВД Михаил Литвин.

Самостоятельное лишение себя жизни не являлось исключительной привилегией партийной номенклатуры: в одном из колхозов самоубийство совершают братья Пётр и Андрей Аникеевы. Причиной, которая была установлена в ходе проведённого местным партийным комитетом расследования, было несогласие с методами проведения коллективизации — то есть налицо был политический акт. Активисты выступали за добровольность вхождения в коллективное хозяйство: «Они с братом решили протестовать и из револьвера застрелиться, чтобы обратить внимание центра на произвол».

Этот список кажется мне бесконечным…

Как ни странно, но очередную волну суицидов, особенно среди ветеранов революционного движения, вызывает яростная дискуссия вокруг опубликованной в «Правде» статьи Льва Троцкого «Новый курс (письмо к партийным совещаниям)»: «Только постоянная, живая идейная жизнь может сохранить партию такой, какой она сложилась до и во время революции, с постоянным критическим изучением своего прошлого, исправлением своих ошибок и коллективным обсуждением важнейших вопросов». Бывший председатель Реввоенсовета СССР, а ныне «рядовой» член Политбюро по-прежнему пользовался достаточно серьёзной поддержкой среди военных и старых большевиков. Несмотря на жёсткую критику на XIII съезде РКП(б) идей Троцкого о необходимости полноценной партийной демократии, они оказались живучи и достаточно популярны и среди ветеранов движения, и у партийной молодёжи. Лев Давидович из тактических соображений примерно через полгода публично откажется от своей оппозиционности: «Никто не хочет и не может быть правым против своей партии». Некоторые из тех, кто наивно рассчитывал на возвращение внутрипартийной свободы и дискуссии, разочаровавшись, просто пускали себе пулю в лоб, но именно эти молодые троцкисты будут устраивать овации революционному поэту и бывшему боевику Маяковскому на его многочисленных встречах с читателями по всей стране. Он их безусловный кумир!

Из дневниковых записей Л. Брик известно, что за два дня до гибели В. В. Маяковский в очередной раз перечитывал, по его собственному утверждению, главную книгу своей жизни — роман Николая Чернышевского «Что делать?», она тоже начинается с рассказа о самоубийстве некого господина на Литейном мосту в Петербурге: «Жизнь, описанная в ней, перекликалась с нашей. Маяковский как бы советовался с Чернышевским о своих личных делах, находил в нём поддержку».

Начиная с 30-х годов партийное руководство считает любое самоубийство враждебным актом, направленным против советской власти. По каждому из таких случаев проводится тщательное расследование с целью установления его причин и политической подоплёки.

И. В. Сталин в докладе на декабрьском Пленуме ЦК ВКП (б) 1936 года, когда речь зашла о самоубийстве заведующего культпросветом Московской области В. Я. Фурера — тот убил себя в знак протеста против ареста за участие в троцкистской оппозиции своего близкого товарища, заместителя наркома путей сообщения СССР Я. А. Лившица, — скажет о том, что кто-то может посчитать этот суицид благородным жестом, «но человек прибегает к самоубийству, когда боится, что всё раскроется, и не желает засвидетельствовать собственный позор перед обществом… И вот у вас есть последнее сильное и самое лёгкое средство, уйдя из жизни раньше срока, в последний раз плюнуть в лицо партии, предать партию».

2.4. «Дорогу крылатому Эросу!»

…эта правда была в поисках

новой нравственности без приказания,

без религии и в то же время

нравственности абсолютно необходимой.

В. Шкловский

В