Алексей Карпов - Батый

Бату и Соркуктани-беги с самого начала действовали согласованно. Именно это обеспечило им успех в борьбе за власть. При этом цели их различались: Соркуктани стремилась обеспечить ханский престол своим детям; для Бату же главным было устранить от власти враждебную ему партию потомков Угедея и Чагатая. В итоге и тот и другая добились своего — к обоюдной выгоде. Их успеху способствовало и то, что у противной им партии не было единства. И дом Угедея, и дом Чагатая раздирали противоречия, причём противоречия эти во многом были порождены неудачным опытом правления сначала Туракины, а затем Гуюка.

Как и Туракина-хатун, Огул-Каймиш принадлежала к меркитскому роду. Но в отличие от свекрови она не обладала теми чертами характера, которые позволили бы ей удержать власть в своих руках на сколько-нибудь долгое время. Никаким авторитетом в монгольском обществе она не пользовалась (в официальных документах эпохи Менгу-хана её будут именовать «негодной женщиной, более презренной, чем собака»42). Как свидетельствует Рашид ад-Дин, бóльшую часть времени она «проводила наедине с шаманами и была занята их бреднями и небылицами». Воспользовавшись этим, власть попытались забрать в свои руки сыновья Гуюка Ходжа-Огул и Нагу — люди ещё весьма молодые, не обладавшие ни политическим, ни жизненным опытом. Но единства не было и между ними. «У Ходжи и Нагу, — продолжает Рашид ад-Дин, — в противодействие матери появились свои две резиденции, так что в одном месте оказалось три правителя… Царевичи по собственной воле писали грамоты и издавали приказы. Вследствие разногласий между матерью, сыновьями и другими царевичами и противоречивых мнений и распоряжений дела пришли в беспорядок. Эмир Чинкай не знал, что делать, — никто не слушал его слов и советов. Из их родных Соркуктани-беги посылала наставления и увещевания, а царевичи по ребячеству своевольничали». О своих правах на престол открыто заявил внук Угедея Ширамун, которого великий хан ещё при жизни объявил наследником; его поддерживали некоторые царевичи и эмиры. Ситуацию осложняла начавшаяся засуха, имевшая тяжелейшие последствия для Монголии и сопредельных ей степных районов. «Воды в реках совершенно высохли, травы выгорели, из каждых десяти голов лошадей или скота восемь или девять пали, и люди не имели, чем поддерживать жизнь», — сообщает китайский источник43. Сыновья Гуюка рассчитывали главным образом на присягу, данную их отцу и закреплявшую за ними права на престол, а также на помощь правителя Чагатайского улуса Йису-Менгу, который был обязан их отцу властью. Но Йису сам по себе был человеком слабым и безвольным; он по большей части пьянствовал, а всеми делами заправляла его властная и энергичная жена Тогашай. Обладавший же немалым авторитетом в Чагатайском улусе Кара-Хулагу был настроен крайне враждебно и к своему дяде Йису-Менгу, и к представителям Угедеева дома. «В столице и на окраинах были волнения, — читаем в китайской хронике, — все родственники [из «Золотого рода»] единодушно желали получить государя, но при этом много было таких, что жадно домогались неположенного [по рангу]».

Всё это играло на руку Бату и Соркуктани-беги. Свою партию они разыграли, можно сказать, виртуозно. Бату от своего имени объявил о созыве курултая и при этом, ссылаясь опять-таки на болезнь, потребовал, чтобы царевичи явились к нему, Батыю, в его нынешнюю ставку, а не он к ним44. Это противоречило традиции, согласно которой выборы хана проходили только в Монголии. Однако для Бату было принципиально важно, чтобы вопрос с избранием хана решался «на его территории». Царевичи и эмиры из Угедеева дома и сыновья и внуки Чагатая попытались воспротивиться его намерениям. Они сами позвали Бату к себе, а когда тот отказался («У меня болят ноги; будет пристойно, если они ко мне приедут», — передаёт его слова Рашид ад-Дин), начали укорять его: «Коренной юрт и столица Чингисхана здесь; зачем мы туда пойдём?» Иначе повела себя Соркуктани-беги. Как только в Монголии «распространилась молва о болезни Бату», она «отправила к нему своего сына Менгу-каана под предлогом навестить больного»:

— Так как царевичи ослушались старшего брата и к нему не пошли, пойди ты с братьями и навести его.

Ещё со времён Западного похода Бату и Менгу старались поддерживать друг друга — особенно в противостоянии враждебным им кланам Угедея и Чагатая. Вот и теперь, дождавшись приезда Менгу, Бату «обрадовался его прибытию и, поскольку он воочию увидел в нём признаки блеска и разума и будучи кроме того обижен на детей Угедей-каана», предложил возвести его в достоинство великого хана. «Из всех царевичей один Менгу-каан обладает дарованием и способностями, необходимыми для хана, так как он видел добро и зло в этом мире, во всяком деле отведал горького и сладкого, неоднократно водил войска в разные стороны на войну и отличается от всех других умом и способностями; его значение и почёт в глазах Угедей-каана, прочих царевичей, эмиров и воинов были и являются самыми полными — так передаёт его слова Рашид ад-Дин. — …В настоящее время подходящим и достойным царствования является Менгу-каан. Какой другой ещё есть из рода Чингисхана царевич, который смог бы при помощи правильного суждения и ярких мыслей владеть государством и войском?» Или, как передано это в другом месте: «Из царевичей только один Менгу-каан видел своими глазами и слышал своими ушами ясу и ярлык Чингисхана; благо улуса, войска и нас, царевичей, заключается в том, чтобы посадить его на каанство».

Так выбор был сделан — пока что одним Бату. Очевидно, избрание Менгу было результатом его договорённости с Соркуктани-беги. Теперь предстояло реализовать эту договорённость на практике, преодолевая сопротивление противной им партии. «Передача каанства дому Тулуй-хана» стала возможной лишь «благодаря способностям и проницательности Соркуктани-беги и помощи и содействию Бату, вследствие дружбы с ним», — пишет по этому поводу Рашид ад-Дин. Но ещё более важную роль в избрании Менгу сыграло то обстоятельство, что и он, и Бату пользовались уважением и поддержкой со стороны крупных военачальников — тысячников и темников. Мы уже говорили, что Бату умел находить общий язык с полководцами, прошедшими вместе с ним школу Западного похода, и всегда отдавал должное их военным и иным дарованиям. В нужный момент они оказались на его стороне.

Между тем Бату как старший среди царевичей и сам мог претендовать на место деда и дяди. Более того, его имя сразу же прозвучало как имя наиболее вероятного претендента на престол. «Когда Гуюк переселился из мира сего, — рассказывает ал-Джузджани, — то все старейшины войска монгольского обратились к Бату с таким предложением: “Тебе следует быть царём нашим, так как из рода Чингисхана нет никого старше тебя; престол и корона и владычество прежде всего твои”»45. Однако Бату отказался от этого предложения. Почему? Объяснений на этот счёт может быть несколько46. Прежде всего, попытка Бату закрепить престол за своим домом — домом Джучи — могла осложнить его отношения с Соркуктани-беги и её сыновьями — а это для Бату было крайне невыгодно. Возможно, Бату опасался и того, что в начавшемся споре за власть сыновья Угедея и Чагатая припомнят ему «меркитское» происхождение его отца Джучи. Когда-то именно из-за этого Джучи не был объявлен наследником своего отца. С тех пор прошло много лет, но история с «нечаянным» рождением первенца