Николай Черкашин - Авантюры открытого моря

Нет, в те безгласные годы молчали не все. И Валерий Саблин явно из породы гневных фронтовиков, даром что в 1941-м ему было всего три года…

В 1975-м он служил на Балтике, я — на Севере. Мы были коллегами, корабельными замполитами: он — на сторожевом корабле, я — на подводной лодке. В морях мы не встречались, на берегу тоже.

Фамилию его я услышал поздней осенью. Командир мой вполголоса рассказал о невероятном.

…На второй день ноябрьских праздников из парадного строя военных кораблей в Риге самовольно вышел ВПК «Сторожевой» и двинулся в открытое море. Замполит арестовал командира, занял его место на мостике и повел корабль в нейтральные воды. Там он обратился по радио к руководителям страны с неким революционным воззванием. Поднятые в воздух самолеты остановили «Сторожевой» предупредительными залпами. А когда командиру удалось освободиться, он, поднявшись на мостик, тяжело ранил из пистолета своего заместителя по политической части — Саблина — и вернул корабль в базу.

Трудно было поверить, что вся эта история разыгралась в наше время, на нашем флоте.

Потом в кают-компании толковали разное. Мол, содеял это душевнобольной, которого вовремя не распознали. «Никак нет, — утверждали другие, — Саблин — внук того самого белогвардейского адмирала, что отказался в восемнадцатом выполнить приказ Ленина о затоплении Черноморского флота под Новороссийском; его завербовала шведская разведка, и потому он пытался угнать корабль в Стокгольм». Третьи уверяли, что, де, сделал он это назло командованию, так как служба у него не пошла; задержали звание, не давали квартиру — вот и решил сразу всем отомстить.

Впрочем, нашли тогда для себя довольно удобное объяснение — авантюра. Ломать голову над смыслом происшедшего было некогда: мы собирались на боевую службу — в океан, далеко и надолго. Да мало ли авантюристов на белом свете…

И все же зарубка в памяти осталась — «Саблин». Не забылось это имя и на флоте. Время от времени оно всплывало в досужих разговорах, в узком и доверительном кругу, оно обрастало подробностями, вероятными и невероятными, и с каждым годом «эпохи застоя» произносилось со все более сочувственными нотками. При этом все знали, что Саблин расстрелян, экипаж расформирован, корабль сослан в моря, от Балтики весьма отдаленные, и толковать на эту тему весьма не рекомендуется.

Я вглядываюсь в старое фото: иллюминированные корабли стоят друг за другом в парадном строю; сквозь вечернюю мглу проступают силуэты башен Старой Риги. Снимок сделан 7 ноября 1975 года… Головным стоит, как новейший и наисовременнейший, большой противолодочный корабль Балтийского флота «Сторожевой». Свое имя он унаследовал от порт-артурского еще миноносца, которым блестяще командовал будущий адмирал Непенин, последний командующий дореволюционным Балтийским флотом…

Я всматриваюсь в силуэт «Сторожевого» так долго, что корабль начинает чуть покачиваться на даугавской волне и стоп-кадр оживает, будто пущенная кинолента.

Глава вторая. ШЕСТЬ ВИСЯЧИХ ЗАМКОВ

Октябрь 1975 года. В тот пасмурный день покупатели посудохозяйственного магазина в Калининграде недовольно толкали высокого офицера в черной флотской шинели, застывшего над прилавочной витриной. Чего тут думать-то?! Был бы выбор, а то одни висячие замки…

Знал бы кто-нибудь, для чего они понадобились этому нерешительному «кап-три».

Он выбил чек на шесть висячих замков и уложил их на дно черного «дипломата».

Он решился…

Это был первый практический шаг к тому, что обдумывалось, взвешивалось, решалось все последние годы…

8 ноября 1975 года. БПК «Сторожевой»

Из показаний командира БПК «Сторожевой» капитана 2-го ранга А. Потульного на закрытом судебном заседании Военной коллегии Верховного суда СССР:

«Утром 8 ноября 1975 года Саблин мне предложил погулять по городу, но я отказался. В 19 часов я находился в своей каюте, зашел Саблин и предложил мне пройти во 2-й пост РТС (выгородка гидроакустиков. — Н. Ч.). Это на 2-й платформе в носу корабля. Я подумал, что, возможно, там пьянствуют матросы («Это случалось не однажды». — Примеч. генерал-майора юстиции А. Борискина), и решил пойти. Я шел впереди, а Саблин за мной…»

В Ленинграде (тогда еще Ленинграде) я позвонил Анатолию Васильевичу Потульному на работу без особой надежды на то, что он согласится встретиться и рассказать о самом страшном дне своей жизни. Но он согласился. Мы договорились узнать друг друга у входа в Дом журналиста, что на Невском проспекте.

Честно говоря, я ожидал увидеть эдакого заскорузлого службиста, который разразится потоком брани по адресу Саблина, оставившего в его судьбе столь тяжкий след: Потульный после ноябрьского ЧП уже никогда больше не взошел на мостик корабля, был понижен в звании, исключен из партии (правда, после восстановлен, но какой ценой…).

Меня встретил подтянутый, худощавый, очень сдержанный ленинградец, по лицу которого, несмотря на всю его выдержку, пробежала нервическая волна, едва мы заговорили о «Сторожевом». Во всем остальном он прекрасно владел собой, и только время от времени лицо его трогала мучительная гримаса, которую он тут же сгонял.

— Мы сидели за столиком в домжуровском ресторанчике, походившем разухабистым весельем своим на портовый кабачок. Совместная трапеза и традиционный перебор общих флотских знакомых несколько сгладили настороженность, и Потульный стал рассказывать… Гремел ресторанный оркестр, извивались пары в сигаретном дыму… Порой ему приходилось почти что кричать. Но никто, кроме меня, расслышать его не мог…

Очень скоро я почувствовал, что имею дело с человеком столь же цельным и порядочным, что и герой его рассказа. Их вынужденное столкновение придавало и без того драматической истории особый трагизм. Потульный родился в глухой карельской деревушке, куда забросила служба отца — офицера-пограничника. Вырос в Ленинграде. В ВВМУ имени М.В. Фрунзе учился вместе с Саблиным, только тремя курсами старше. Потом — трудное и честное командирское восхождение: командир малого противолодочного, командир эсминца, старпом, затем командир большого противолодочного корабля «Сторожевой».

За сдержанность в общении с подчиненными, суховатость, может быть, даже некоторое высокомерие заслужил в экипаже прозвище Граф.

У Саблина с командиром сложились довольно ровные отношения, и он не хотел подвергать его унизительной, но все же неизбежной процедуре ареста. Поэтому и попробовал уговорить Потульного провести праздничный день на берегу. Но командир — кремень, с корабля ни шагу; в праздники служба правится еще круче, чем в будни, — неписаный закон военной жизни.