Александр Колпакиди - Суперфрау из ГРУ

Однако вскоре эта догадка подтвердилась самым непосредственным образом. Гости выразили желание побеседовать с Леном, который все это время работал в саду. Урсула позвала его. Первое, о чем спросили ее мужа — правда ли, что он был хорошим знакомым Аллана Фута? «Фути? — переспросил Лен. — Да. А что он сейчас поделывает?»

Урсула налила раздраженным гостям еще чаю. Действительно, им было от чего прийти в расстройство. Супруги ни о чем не сговаривались, но Лен отвечал точно то же, что и его жена. Он тоже отказался говорить о швейцарском периоде своей жизни. Тоже заявил, что он вовсе не антикоммунист, несмотря на некоторые разочарования. В общем, эта парочка оказались крепким орешком для английских контрразведчиков. Если бы огорченные гости знали, с кем они разговаривают, кого пытаются так просто и примитивно «расколоть»! Что перед ними не люди, два-три года бывшие советскими агентами, а профессиональные разведчики, и что эта милая вежливая женщина еще совсем недавно была советским резидентом в их собственной стране. Но об этом Фут знать не мог, а значит, не знала и английская контрразведка…

Уходя, один из джентльменов сказал: «А у вас здесь очень мило. Я сам не прочь был бы пожить так». На что Урсула ответила: «За чем же дело стало? У меня как раз сдается комната». По почему-то на это любезное приглашение он не откликнулся.

Похоже, что МИ5 (пятый отвел военной секретной службы — контрразведка) поверила Футу, что Урсула и Лен «разочаровались» в коммунизме — так же, как в нем разочаровался и сам Фут. По крайней мере, слежки за ними не было ни до, ни после визита — Урсула и Лен были слишком опытными разведчиками, чтобы не заметить «хвоста». Но, одно этот визит означал однозначно: в Англии им на советскую разведку больше не работать. Они до сих пор не знали, по какой причине Москва прервала с ними связь, но, согласно строгим правилам конспирации, с момента визита контрразведчиков все и всяческие связи должны быть немедленно прекращены.

В ноябре Урсулу постиг еще один тяжелый удар: умер отец. Как оно обычно и бывает, по настоящему работу профессора Кучински оценили тогда, когда он уже не мог этого услышать. В письме от социалистической Единой партии Германии говорилось: «Его кончина — тяжелая утрата для немецкого народа, ибо профессор Кучински не только воплощал современную прогрессивную науку и исследовательскую работу, которые он сознательно поставил на службу рабочему классу, но и, даже находясь в эмиграции в Англии, чувствовал себя крепко связанным со своей немецкой родиной, страдал вместе с нею и боролся за нее. Всей силой своей личности он ратовал за единство немецких антигитлеровских сил. Его безупречная объективность, неизменная терпимость по отношению к инакомыслящим сделали его центром притяжения для передовых, демократически настроенных немцев в Британии…» В связи с кончиной отца Юрген получил множество писем. Урсула писала ему несколько позже: «Как хотелось бы, чтобы папа и мамочка могли при жизни ощутить хоть какую-то долю такого уважения и симпатии». Они чуть-чуть не дожили до свидания с родиной: Юрген как раз в это время пытался организовать возвращение родителей в освобожденную от нацистов Германию. После того, как стало ясно, что работа на советскую разведку прекращена, Урсула тоже решила вернуться.

Прежде всего об этом следовало посоветоваться с Юргеном, который был уже в Германии. В январе 1948 года она попыталась съездить туда, чтобы увидеться с братом, но получила отказ от американского военного управления, которое разъясняло, что поездки в Германию и Австрию разрешаются только в крайних случаях. Секретарша предложила ей наведаться «как-нибудь летом», не сказав, правда, летом какого года. Пришлось ограничиться перепиской. Брат посылал ей письма, газеты, свои статьи. Урсула читала их с радостью. Проблемы новой Германии интересовали ее с первого дня.

Наконец-то, в январе 1948 года, им удалось встретиться. Это произошло в Праге. Урсула безмерно обрадовалась встрече с братом, которого она так любила. Отбросив обычную сдержанность, она обнимала Юргена и повторяла: «Я так счастлива, теперь все будет хорошо!» — совершенно забыв, что он терпеть не может всяких там изъявлений чувств. Юрген хотел услышать нечто конкретное: что его сестра собирается делать и чем он может ей помочь? Он и в Праге был по горло занят и смог уделить сестре, проделавшей ради него такой путь, всего лишь два раза по получасовой встрече. А у нее было столько проблем: тяжелое душевное состояние Лена, безденежье, непонятное будущее. И, в первую очередь, отсутствие связи с Центром. Тем более, что, как сказал Юрген, без согласия Центра ее возвращение в Германию становится довольно проблематичным.

И тогда она решилась на неположенный шаг. Урсула пошла в советское посольство в Праге и оставила там письмо для Центра. Конверт она адресовала военному атташе, а на самом письме написала: «Директору армейской военной разведки, Москва, Арбат». Отправитель: «Соня, Бразилия». В самом письме, которое, естественно, было зашифровано. Урсула писала о прекращении связи и просила разрешения вернуться в Германию. Еще раз описывала местонахождение тайника, на случай возможных недоразумений. (Забегая вперед, можно сказать, что недоразумение, действительно, имело место. Центр и не думал бросать столь ценного работника на произвол судьбы. Уведомление о прекращении связи и деньги были положены под четвертое дерево слева от туннеля, а не четвертое дерево по тропинке, ведущей в лес, под которым искала тайник Соня. Кто-то ошибся).

Итак, письмо ушло в Москву, а Урсула вернулась в Англию. И снова потянулись будни. Зима 1949 года была опять холодной. Урсула писала Юргену: «Началась повторяющаяся из года в год борьба с окнами, из которых дует, и с водопроводными трубами, которые лопаются. Замерзла даже Нинина пара мышей — удар тем более тягостный, что мама-мышь ожидала прибавления семейства, и Нина уже заготовила список имен в ожидании счастливого события…»

Миша был уже далек от семейных проблем. Он получил стипендию в Эбердинском университете, где теперь изучал философию. На экзаменах он был пятым из 120 студентов. Урсула гордилась сыном, хотя ее беспокоило его равнодушие к практической жизни. Впрочем, не семейная ли это черта?

Осенью 1949 года Лен попал в аварию на своем мотоцикле, сломал руку и ногу. Администрация завода, узнав о несчастном случае, поспешила его уволить. Денег стало еще меньше, зато Петер был в полном восторге от того, что папа теперь все время дома. А ее не оставляла мысль о возвращении. Она снова запросила визу в Германию, и оказалось, что возможность поехать туда есть. Что делать — ехать без разрешения Центра? На письмо ответа не было, деньги совсем заканчивались. Она снова поехала на велосипеде в условленное место и — наконец-то! нашла в тайнике записку. Центр одобрял возвращение в Германию. Теперь можно было ехать. Урсула была счастлива, несмотря на новое расставание — на сей раз не только с Леном, но и с Мишей, который тоже оставался в Англии. С ней ехали только малыши — Нина и Петер, вписанные в паспорт матери.