Шарль Голль - Военные мемуары. Единство, 1942–1944

Такого же мнения держались и правительства, нашедшие убежище в Англии. Освобождение казалось уже недалеким, и они отбрасывали теперь психологию изгнанников. Всех тревожила бесцеремонность, с которой великие державы стремились хозяйничать в их странах и решать судьбу Европы в отсутствие заинтересованных правительств. Мне случалось беседовать с норвежским королем, с голландской королевой, с великой герцогиней Люксембургской и их министрами, обедать с Пьерло, Спааком, Гугтом и их коллегами из бельгийского правительства, обмениваться визитами с президентами Бенешем и Рачкевичем, и я видел, что все они довольны отказом Франции подчиниться намерениям англосаксов присвоить себе чужие права. Между 8 и 20 июня Чехословакия, Польша, Бельгия, Люксембург, Югославия и Норвегия официально признали Временное правительство Французской республики вопреки настойчивым демаршам Америки и Англии, добивавшихся, чтобы они воздержались от признания. Только Голландия заняла выжидательную позицию, полагая, что уступив в этом вопросе желаниям Вашингтона, она получит от него более щедрую компенсацию в Индонезии.

Почти полное единодушие, проявленное в отношении нас европейскими государствами, несомненно, произвело впечатление на Америку и на Англию. Но окончательно рассеяли мрак сомнений настроения французов, проявившиеся на маленьком клочке французской земли, только что освобожденной в боях.

В самом деле, 13 июня я отправился туда, желая посетить предмостное укрепление. Я уже несколько дней был готов к выезду. Но союзники не спешили предоставить мне такую возможность. Еще накануне, когда я был на обеде в Форин офис в окружении английских министров и когда меня поздравили с тем, что я скоро вступлю на землю своей родины, Идену было вручено за столом письмо Черчилля, в котором он снова возражал против моей поездки. Но посоветовавшись со своими коллегами, сидевшими вокруг него, и, в частности, с Клементом Эттли, Иден сообщил мне, что весь кабинет решил подтвердить распоряжения, сделанные английской стороной. Итак, славный контрминоносец «Комбатант», которым командует капитан 3-го ранга Пату, уже успевший отличиться при операциях высадки, подходит, как было предусмотрено, к Портсмуту и принимает меня на борт. Я беру с собою Вьево, д’Аржанлье, Бетуара, Палевского, Бийотта, Куле, Шевинье, Курселя, Буаламбера, Тейсо. Утром 14 июня мы бросаем якоря как можно ближе к французскому берегу и наконец вступаем на сушу — на границе между коммунами Курсёль и Сент-Мер-Эглиз, пройдя среди солдат канадского полка, который высаживался в этот момент.

Командующий союзными вооруженными силами в предмостном укреплении генерал Монтгомери был предупрежден за час о нашей высадке и любезно предоставил в наше распоряжение автомобили и проводников. Тотчас явился со своим отрядом майор Шандон, французский офицер связи. Немедленно посылаю в Байё двух лиц — Франсуа Куле, которого я тут же назначил комиссаром республики на освобожденной нормандской территории, и полковника де Шевинье, возложив на него руководство этим районом военного округа. Затем я отправился в главную квартиру. Монтгомери принял меня в фургоне, где он работает под портретом Роммеля, которого победил в Эль-Аламейне, но к которому питает большое уважение. У Монтгомери, крупного английского деятеля, осторожность и строгость сочетаются с пламенной энергией и чувством юмора. Его операции идут своим чередом — согласно плану. В южном направлении уже достигли первого объекта. Теперь надо, чтобы на западе американцы овладели Шербуром, а на востоке взяли Кан; для этого требуется, сказал мне генерал Монтгомери, ввести в действие новые воинские части и бросить сюда больше боевой техники. Слушая его, я убеждался, что под его командованием наступление поведут основательно, но не спеша и без особой отваги. Выразив генералу свое доверие, я откланялся, не желая мешать ему, и направился в Байё.

Куле уже приступил там к исполнению своих обязанностей. Ведь Бурдо де Фонтеней, комиссар республики в Нормандии, не мог выбраться из Руана и выйти из подполья. Когда-то он еще сможет появиться здесь, а я считал необходимым во всяком населенном пункте, из которого бежал неприятель, немедленно учредить местные власти, находящиеся в ведении моего правительства. При въезде в город мне встретился Куле которого сопровождали мэр города Додеман и члены муниципального совета.

Мы проходим пешком по улицам Байё. При виде генерала де Голля жителей словно охватывает оцепенение, а затем вдруг раздаются восторженные крики, многие плачут от радости. Люди выбегают из домов, идут вслед за мною — это шествие движется в атмосфере необычайного волнения. Меня окружают дети. Женщины улыбаются и рыдают. Мужчины протягивают мне руки. И мы идем все вместе, потрясенные, исполненные чувства братской близости, гордясь и радуясь, что надежды нации поднимаются из черной глубины пропасти. В помещении супрефектуры, в том зале, где еще час назад висел портрет маршала Петена, супрефект Роша отдает себя в мое распоряжение — позднее вместо него был назначен Раймон Трибуле. Собираются все должностные лица, чтобы приветствовать меня. Первым я принимаю епископа Пико, в епархию которого входят Байё и Лизье. А на площади уже собрался народ. Я направляюсь туда, хочу обратиться с речью. Морис Шуман возвещает о моем выступлении традиционными словами: «Честь и родина! Говорит генерал де Голль». И тогда, впервые после четырех лет ужасных испытаний, собравшиеся на площади французы услышали главу французского правительства, который говорил, что враг есть враг, что долг французов — сражаться и что Франция тоже одержит победу. В сущности, разве это не было «национальной революцией»?

Затем я поехал в Изиньи, жестоко пострадавшее селение, где еще извлекали из-под обломков трупы погибших. Среди руин жители оказали мне почетный прием. Они собрались перед искалеченными бомбами памятником жертвам Первой войны. Я обратился к ним с речью. Мы были едины сердцем и над дымящимися развалинами возносили к небу нашу веру и нашу надежду. Последним я посетил рыбацкий поселок Гранкам, тоже сильно разрушенный. Дорогой я приветствовал шедшие на фронт или возвращавшиеся оттуда союзные военные отряды, а также отряды наших внутренних сил. Некоторые из них оказали действенную помощь при высадке. К ночи мы пришли обратно в Курсёль, затем направились к берегу и возвратились на корабль. Лишь через несколько часов мы вышли в открытое море, так как немецкие самолеты и сторожевые миноносцы напали на наши суда, бросившие якорь неподалеку друг от друга, и они получили приказ стоять на месте. Утром 15 июня мы прибыли в Портсмут, и я расстался с «Комбатантом». Накануне, в тот момент, когда мы подходили к берегам Франции, я вручил капитану военный крест, которым наградил его славный корабль. Вскоре после этого контрминоносец «Комбатант» был потоплен врагом.