На перекрестках встреч: Очерки - Людмила Георгиевна Зыкина

гостей. Во время концерта я увидела на щеках его слезы, он смотрел на меня с восторженным удивлением. Сколько их, скитающихся по белу свету, вдали от родной земли встречала я в зарубежных поездках! Не знаю почему, но это морщинистое лицо с усталыми, страдающими глазами осталось в моей памяти.

Там же, в Англии, однажды перед началом концерта, сидя за гримерным столиком, я услышала доносившийся с улицы необычный шум, словно несколько подвыпивших доморощенных музыкантов выясняли возможности своих инструментов. Выглянула в окно. На улице действительно топтались какие-то люди, одетые в лапти и лохмотья, с гармошками, балалайками, рожками и трубами в руках. Один кривлялся, притопывая ногой, другой с видом скомороха гнусавил под гармошку какую-то песенку, третий, забегая с трубой вперед, извлекал из нее звуки, напоминающие рев рассерженного слона.

– Украинские эмигранты, националисты, бежавшие во время войны на Запад, – объяснили мне. – Хотели сорвать концерт, но полиция вмешалась.

В антракте некоторые из «оркестрантов» все же проникли в зал, встали в проходе. Я не придала их присутствию никакого значения и закончила выступление под овации. «Спасибо от всего сердца, спасибо, – протянул мне потом руку один из hpix. – Как на Родине побывал».

Горько слышать русскую речь от людей, утративших право называться советскими гражданами.

Я не судья им, да и неудобно расспрашивать, как и при каких обстоятельствах оказались они на чужбине, вдали от Родины, от ее неба, от ее музыки. Но, услышав родные песни, они чаще всего сами рассказывали о своих тяжких скитаниях. Сколько таких историй, порой самобичующих исповедей переслушала я за рубежом!

…Парижский таксист, вахмистр деникинского корпуса, очутившийся за тысячи верст от своего родного Тихого Дона и давно уже осознавший вину перед Родиной, мечтал вернуться – но так и не смог, не решился.

…Его сын, жадно следящий за нашей жизнью, за успехами Советской страны, собирает портреты космонавтов и пластинки с советской музыкой.

…Артист цирка, уехавший из СССР в 30-х годах, некто Розетти. Не работает… Мечтает вернуться на Родину, устроиться в Дом ветеранов сцены.

И еще десятки, сотни судеб. В общем-то разных, но схожих в одном – в неизбывной тоске по Родине, по ее просторам, воздуху, песням.

Не помню, на каком по счету концерте из шестидесяти (дело было в Париже) присутствовало особенно много моих соотечественников. И мне пришлось петь больше, чем обычно: хотелось в песне рассказать о России, пробудить в этих людях самые сокровенные чувства. С болью в сердце вспоминаю, как на сцену поднялся седой старик и опустился передо мной на колени. Сколько я ни уговаривала, не вставал и все повторял: «Если бы мог, все бы отдал только за то, чтобы умереть на Родине…» А потом, не стыдясь слез, сказал: «Родимая, если доведется встретиться, привези горсть русской земли!»

Через несколько лет я вновь оказалась в Париже, пела в двух концертах. Но за землей, что прихватила в холщовом мешочке, никто не пришел – видно, не дождался старик…

Однажды русская колония в Париже обратилась с просьбой дать концерт, сбор от которого пойдет в фонд помощи бедствующим детям старых русских эмигрантов. Я согласилась. У меня до сих пор перед глазами переполненный зал русского клуба, засыпанная цветами сцена, заплаканные лица зрителей. После концерта подошла пожилая женщина, торопливо говорила по-русски и по-французски, что она может теперь умереть спокойно. Прижимая руки к груди, рассказала о своей жизни, о работе над театральными куклами, не принесшей ей на чужбине счастья. Это была дочь художника Поленова. Она пригласила меня на чашку кофе к себе домой на улицу Дарю, неподалеку от зала Плейель. По пути к ней я прошла несколько кварталов, заселенных русскими эмигрантами, раздумывая о людях, разлученных с Родиной. И вспомнила жестокие и безжалостные стихи Игоря Северянина:

От гордого чувства,

чуть странного,

Бывает так горько подчас,

Россия построена запово

Другими, не нами, без нас!…

И вот мы остались без

Родины.

И вид наш и жалок, и пуст,

Как будто бы белой смородины

Обглодан раскидистый куст.

Некогда популярный русский поэт вынужден был на чужбине зарабатывать себе на жизнь нелегким трудом рыбака. Его стихи не печатали, их попросту забыли, и он сам как поэт многое потерял вдали от российских просторов. Все годы жизни на чужбине он так стремился вернуться домой. И вернулся, что было для него подлинным счастьем. Он не мог постигнуть вне Родины самую трудную из всех наук – науку одиночества. Русскому человеку за границей так не хватает теплоты, заинтересованности в судьбе другого, простого человеческого участия. Вместо веселья в дни праздников видишь по вечерам пустые улицы, зашторенные окна. Человек один, надеется только на себя, трудится, борется с бедой, рассчитывая только на свои силы.

Казалось бы, не чувствовал себя одиноким в Париже старый театральный художник Александр Бенуа. Здесь была его семья, родственники. Из Милана несколько раз в год приезжал сын, главный художник «Ла скала», не забывал деда и внук, живший в Риме… Но как ему недоставало своего, родного, российского… Тоска по родным местам постоянно щемила сердце. «Почему я не дома? – думал художник. – Как хотелось бы быть там, где у меня открылись глаза на красоту жизни и природу, где впервые вкусил любви…» В последнюю в своей жизни ночь он бредил Родиной. Ему казалось, что он идет по залам любимого Эрмитажа и величественная Нева приветствует его в родном городе.

В доме для престарелых в Лондоне доживала свой век знаменитая русская балерина, блиставшая на балетной сцене в начале столетия, Тамара Платоновна Карсавина – судьба подарила ей 93 года жизни. До 1929 года ее имя было тесно связано с прославленными «русскими сезонами» С. Дягилева в Западной Европе, когда она танцевала в его труппе под названием «Русский балет». Я хорошо помню эту подвижную, сухощавую старушку, за плечами которой были годы мучительных раздумий о Родине, о русском искусстве, балетном театре. Казалось бы, чего ей, известной балерине, а затем вице-президенту Королевской академии танца в Лондоне, автору нескольких книг о хореографии, горевать о России?

– Я не могу, – говорила она, – не думать о Родине. Корни мои остались в Петербурге. На сцене Мариинского театра я получила признание, там прошли лучшие годы жизни. Все собиралась вернуться, все думала – успею еще приехать домой, но теперь уже поздно – время ушло, да и сил мало. Сначала не чувствовала себя бездомной странницей, но с годами, на закате жизни, это