Вечный ковер жизни. Семейная хроника - Дмитрий Адамович Олсуфьев

года семья наша оставила Париж, где мы, дети, провели два учебных сезона, и вернулась в Россию. По дороге в подмосковную деревню Никольское, мы провели две недели в Петербурге и так как наша квартира на Фонтанке была сдана, помнится, семье князя Виктора Ивановича Барятинского, то нас, детей, сестру Лизу 19 лет, брата Мишу 16 и меня 14 лет поместили в новом только что отстроенном доме для военного министра, которым в то время был Д.А. Милютин. Нас, детей, и поселили в семье Милютиных, с членами которой наша семья завязала уже тесную дружбу, продолжавшуюся до конца жизни обеих семей. Из семьи Милютиных еще живы старшая дочь фельдмаршала княгиня Елизавета Дмитриевна Шаховская, 90-летняя монахиня основательница Пюхтицкого монастыря в Эстляндии, а я из моей семьи жив только один. Изредка мы с княгиней переписываемся.

Еще в Петербурге была одна военная семья, с которой мы были дружны с самых ранних лет. То была семья тогдашнего начальника Главного штаба графа Фед. Логиновича Гейдена. С членами обеих этих семей мы остались дружны в течение всей жизни. В те годы я был особенно дружен и даже состоял в длинной переписке со старшим меня года на три Александром Федоровичем Гейден. И он, и я с ранних лет интересовались политикой; а он, будучи очень близок со своим отцом, посвящал меня даже в разные секреты плана войны с Турцией. Я уже упоминал где-то в первых восьми тетрадях моей хроники, что Александр Гейден посвятил меня в секрет, в каком месте русская армия должна была перейти Дунай, а именно в Зимнице-Систове: Александр, которому я напомнил об этом через несколько десятилетий спустя, запамятовал об этом и даже склонен был отрицать такую небрежность в хранении тайн со стороны русского генерального штаба, но я совершенно определенно и твердо это удержал в памяти.

Я начал с интересом читать газеты, когда мне было еще 13–15 лет, особенно подогрелась во мне эта страсть, продолжающаяся до нынешней моей старости, в 1876 году, в связи с сербско-турецкой войной 1876 года и поездками добровольцев в Сербию. Тогда вся Россия была охвачена славянизмом и наш воспитатель доктор Дуброво отправился как хирург добровольцем в Сербию.

А наша война 1877 года у меня и теперь во всех подробностях в памяти. С этих годов начался успех новой газеты Суворина «Новое время», увлекавшая тогда и левый лагерь русской интеллигенции своим национализмом.

Лето 77-го года мы как всегда проводили в подмосковной. Мать моя на свой счет открыла маленький человек на двенадцать госпиталь для выздоравливающих раненых солдат и юнкеров, и мы целое лето провели в патриотическом возбуждении по случаю войны и в пении на прогулках с юнкерами и с нашим преподавателем древних языков молодым чехом славянских гимнов и песен. Война не помешала молодежи устраивать и деревенские спектакли, до устройства которых для народа была такая охотница моя сестра.

К осени петербургская семья наша перебралась на постоянное жительство в Москву.

Примечание А. Скоропадской.

На этом обрывается «Семейная хроника». Гр. Дм. Ад. писал воспоминания с большими перерывами. В 9-й тетради в рукописи всего только 8 стр. «Семейной хроники», остальное касается его знакомств на эмиграции, отрывков и отдельных мыслей, разных писателей и его самого, есть и черновики писем и его статей.

Граф Дмитрий Адамович Олсуфьев, хотя бодрый для своих лет, но бессознательно чувствовал приближение смерти, и постоянно о ней упоминает в своих записях последних лет. Вот что он написал приблизительно за месяц до своей кончины. (Скончался он 10 ноября 1937 г.)[246]

Господи, сжалься...

                                           2/15 октября 1937 года

…Мне сегодня 75 лет. Родился я 2 октября 1862 года.

Помню я себя отрывочно с 4-х и даже с 3-х лет. Но с 5 лет, когда мы осенью 1867 года уехали всей семьей за границу и, помнится, в декабре приехали в Ниццу, то я всю нашу заграничную поездку и самую Ниццу тогдашнюю очень хорошо помню.

Следовательно, у меня на плечах 70 лет сознательной жизни! Какая же моя мудрость за три четверти столетия жизни? Очень мало мудрости, все вопросы, вопросы, вопросы! Столько людей перевидал, столько катастрофальных событий пережил, а ума не хватает, чтоб ориентироваться да разобраться в мировой жизни и в частности в русской и стоишь безо всякого ответа у пустого, разбитого корыта. Ежедневно думаешь и даже без боязни о близком конце и веруешь, уповаешь, что душа бессмертна и что как бы я не был грешен, всё же перейдешь куда-то вверх к свету, а не вниз в ад и мрак кромешный. Я верую в милосердного Бога, что справедливость требует очистительного наказания, но что вечного ада не может быть; но что все, хотя бы и из очистительного огня, но спасутся! Сами себя и друг друга Христу-Богу предадим. Догматическая сторона религии меня приводит в сомнение. Но любовь к Богу и ко Христу во мне есть.

Я люблю православие (не казенное); я молюсь Христу и его святым. Но вполне примирился бы и с мусульманским определением: Нет Бога, кроме Бога, и Иисус его Пророк. Иисус прославленный есть совершенный человек; Он у престола Отца. Ему надо молиться, почему я хоть немного, но ежедневно творю столь любимую мною Иисусову молитву, и да поможет она мне в мой страшный и близкий смертный час. А я желал бы прожить еще лет пять, даже десять, но при условии здоровья и светлости головы. Жить я страстно люблю, и хотел бы дожить до освобождения России и там сложить свои кости. Я на том свете желаю встретить дорогих близких и с того света видеть, что делается в России и иметь какую-то связь с земною жизнью. Я полувер (на днях узнал это выражение в устах «Няни из Москвы», читая в Ницце Шмелева). Но этого полуверия никто у меня не отымет.

Сейчас, эти 10 дней я нездоров...

Читаю Герцена последний том, и ужасаюсь его материализму и абсолютному безбожию. Какой ужас и какая глупость. Люди после смерти «зачисляются» по химии, это его выражение. Герцен горд, что он дошел до истины. Не веря в Бога и в бессмертие души — его истина это революция (перманентная?) и социализм. Прав был Владимир Соловьев, определяя философию нашей левой интеллигенции: «Бога нет, человек происходит от обезьяны, а потому надобно служить народу».

На днях прочел перепечаток из советских газет. В России делали анкету, кто верит и кто не верит.

Одна девочка, подросток,