Александр Алехин. Жизнь как война - Станислав Андреевич Купцов

августа 1943 года состоялась Курская битва, в которой участвовали около двух миллионов человек. Она сорвала крупное наступление сил вермахта и дала импульс для Красной Армии начать собственные полномасштабные атакующие действия, заполучить стратегическую инициативу. Неудивительно, что Алехин воспользовался первой возможностью, чтобы сбежать от агонизировавших нацистов. Вскоре после визита в Испанию Алехин попал в местный санаторий (видимо, для душевнобольных) из-за обострившихся проблем с психикой11. Он прекрасно понимал, что в условиях нового миропорядка все, что он делал на оккупированных немцами территориях, начнет работать против него – и оказался в реальном, а не шахматном цугцванге.

Во Франции осталась Грейс Висхар, с которой он больше никогда не виделся. Кажется, она ему действительно подходила – расчетливая, умная, хитрая, заботливая. И даже в 1944 году, «под немцами», выиграла чемпионат Парижа по шахматам.

Любил ли он? Ответ знает только Алехин. Теплые человеческие эмоции, если речь касалась не комфорта или шахмат, а конкретных людей, наверное вообще были ему малодоступны. Но Висхар обладала харизмой, мыслила схоже, понимала дело, которому он посвятил жизнь, и была в состоянии хоть немного растопить ледяное сердце чемпиона. Хотя вряд ли в том мраке, наставшем в период гитлеровской экспансии, они могли быть по-настоящему счастливы вместе – когда встает вопрос выживания, не до сантиментов… Их общение тогда стало нерегулярным, хотя Алехин возил супругу по разным странам, когда участвовал в нацистских турнирах, и иногда даже брал с собой любимых кошек.

В СССР скончались самые близкие родственники Алехина: брат Алексей – в 1939 году и сестра Варвара – в 1944-м.

Не было в живых многих, с кем он делил доску и к кому испытывал уважение. Те, кто не умер, отказывались общаться с «коллаборационистом», уничтожая его в интервью. Отворачивались даже самые близкие – например, Осип Бернштейн, который однажды отвел его в «Астрею» и часто захаживал в парижскую квартирку в надежде на радушный прием Надежды Семеновны.

Алехин остался и без щедрого финансового покровительства Ганса Франка, который после его отъезда продолжал развивать шахматы в Кракове вместе с Боголюбовым (киевлянин вернулся в Триберг в середине 1944 года), даже когда стало ясно, что дни генерал-губернаторства сочтены.

Когда журналист из Хихона спросил чемпиона мира Алехина, какие у него планы на будущее, тот понуро ответил: «А какие у меня могут быть планы? Лучшая часть моей жизни прошла между двумя мировыми войнами, покрывшими Европу руинами и крестами, которые взяли в кольцо мою волю, привыкшую побеждать. Обе опустошили меня, но по-разному: когда закончилась первая, я был молод и имел непомерное честолюбие, а теперь нет ни того, ни другого»12. В Испании Алехин не имел возможности много зарабатывать. В его услугах не нуждались так, как в Кракове, – и он соглашался на любую подработку (например, обучал шахматному ремеслу местного вундеркинда Артуро Помара).

Алкоголизм подорвал здоровье шахматиста окончательно: врачи, которые осматривали его, не видели просвета, не сулили ничего хорошего. Он страдал из-за проблем с печенью, воспаления кишечника, гипертензии (привет, Капабланка) и непроходимости артерий.

Осенью 1945 года Алехин уехал из Испании в португальский Эшторил. Экс-глава Всесоюзной шахматной секции Борис Вайнштейн в беседе с Сергеем Воронковым выдвинул теорию, почему чемпион это сделал: «В то время генерал Франко стал уже выдавать военных преступников. Алехин знал это – вот почему и вынужден был уехать в Португалию: тамошний глава правительства Салазар не выдавал военных преступников, и союзники смотрели на это сквозь пальцы. Когда же Алехин заявил, что он не причастен ни к фашистскому режиму, ни к антисемитским статьям, опубликованным в 1941 году в Pariser Zeitung, ему предложили приехать во Францию и предстать перед французским судом. По моим сведениям, Алехину как военнослужащему инкриминировалась измена родине. Я не думаю, конечно, чтобы его казнили, <…> но осужден он мог быть вполне»13.

Алехина не звали на соревнования. Послевоенный турнир в Лондоне обошелся без участия чемпиона мира, хотя организаторы сами выслали ему приглашение. Но Макс Эйве, Роберт Файн и Арнолд Денкер угрожали своим неучастием, если приедет Алехин. Русский шахматист когда-то и сам шантажировал организаторов, не желая видеть Капабланку, хотя кубинец ничего плохого ему не сделал… Осип Бернштейн присоединился к бойкоту Алехина, припомнив тому антисемитские статьи.

В ответ 6 декабря 1945 года чемпион написал организаторам турнира письмо, полное отчаяния (и тонкого расчета). Он заявил, что в Германии и на оккупированных территориях находился под непрестанной слежкой гестапо и угрозой концентрационного лагеря, долгое время не мог опровергнуть, что имеет отношение к антисемитской части скандальных статей, – но сразу сделал это, как только подвернулась возможность.

«Каждый, кто не скован предубеждением, должен бы понять мои действительные чувства к людям, которые взяли у меня все, что составляет ценность жизни: разрушили мой дом, разграбили замок моей жены и все, чем я обладал. И, наконец, украли даже мое честное имя, – писал Алехин. – Моя преданность шахматному искусству, уважение, которое я всегда проявлял к таланту коллег, – короче говоря, вся моя довоенная профессиональная деятельность должны убеждать, что публикации в Pariser Zeitung были подделкой. Сожалею, что не могу лично приехать в Лондон, чтобы подтвердить этот факт».

Практичный до мозга костей, чемпион благоразумно открестился и от белогвардейства, которое ему «упорно приписывали», заодно послав привет СССР – стране, которую «не переставал любить». Кажется, в этой части письма Алехин обращался непосредственно к Ботвиннику в надежде, что тот устроит для него матч. Тем более, что в 1945 году чемпион раскрыл тайну о переговорах с Ботвинником, которые начались еще в конце 1930-х.

Михаил Моисеевич предпринимал множество попыток уговорить шахматное руководство страны санкционировать дуэль с Алехиным, но встречал сопротивление: одни считали позором проводить матч с человеком, много раз порочившим свою честь; другие боялись, что Ботвинник, не имевший колоссального матчевого опыта Алехина, попросту проиграет, несмотря на силу и молодость. Но процесс обработки продолжался, Ботвинник был упорен и не сдавался.

Облаянный буквально всеми, Алехин доживал в Португалии остаток своих дней. Не имея серьезной игровой практики, способной держать его в тонусе, проводил партии с местными мастерами, и качество его некогда блестящей игры оставляло желать лучшего – похоже, скарлатина отняла у него остатки здоровья, а мозг перестал быть способным на годную шахматную выдумку. Все чаще чемпион пил бренди, пытаясь найти на дне бутылки истину. И успокоение.

Злодеяния нацистов стали массово разоблачаться… Каково было Алехину узнать, что миллионы людей погибали от рук тех, кому он сам некогда подавал руку? А некоторые шахматисты, изруганные в антисемитских статьях, подверглись мученической смерти!

Над человечеством на протяжении Второй