Виктор Суходрев - Язык мой - друг мой

В такие моменты Андрей Андреевич бывал удовлетворенным. У него появлялась уверенность, что даже кремлевские старцы все поймут, когда он будет докладывать об успешных итогах переговоров на заседании Политбюро.

Как я уже говорил, переговоры в Женеве шли туго и Громыко, по-моему, убедил себя в том, что американцы уступать не намерены. И вдруг часа через четыре мне и другим членам советской делегации после очередного изложения американцами своей позиции стало ясно, что они перешли на запасной вариант — очень незаметно сделали небольшой шаг к сближению наших позиций. Его даже нельзя было назвать уступкой. Это такой типичный дипломатический нюанс — делается какой-то маленький шажок вперед, небольшая подвижка, которые могут в итоге сломить ход переговоров, зашедших в тупик, или несколько ослабить узел противоречий. Словом, мне показалось, что путь к началу нового, более продуктивного этапа переговоров открыт. Но Громыко, по всей видимости, пропустил этот момент, не уловил послабления в позиции оппонентов. Он продолжал в своей манере:

— Значит, я должен буду, вернувшись в Москву, доложить советскому руководству и лично товарищу Брежневу, что американская сторона отказывается от наших предложений. Следовательно, никаких переговоров не будет, — услышал я знакомую фразу.

Госсекретарь занервничал. Начал снова излагать американскую позицию. Но Андрей Андреевич не сдавался.

— Вы по-прежнему говорите одно и то же, — напирал он.

Следует отметить еще одно: Громыко, зная английский, часто не требовал перевода. Так было и на этот раз, что, видимо, также помешало ему уловить маленькую подвижку в позиции американцев. Пришлось наклониться к нему и тихо сказать:

— Андрей Андреевич, может быть, вы заслушаете перевод?

В ответ он сердито буркнул:

— Да не нужен мне никакой перевод, все и так ясно!

Настаивать, понятно, я не мог. Спас положение Георгий Маркович Корниенко, первый заместитель министра, опытнейший дипломат. Увидев выражение моего лица, он шепнул Громыко:

— Давайте сделаем перерыв на десять минут.

Тот нехотя согласился. У американцев прямо-таки вырвался вздох облегчения.

Надо полагать, они давно уже поняли, что к чему. Со времени, когда они перешли на свой запасной вариант, прошло около полутора часов, а с начала переговоров — больше пяти.

Американцы встали из-за стола и удалились, а мы остались в комнате переговоров. Корниенко начал объяснять Громыко суть подвижки американцев, которая позволяла нам в рамках наших директив согласиться с их предложениями. Андрей Андреевич поначалу с недоверием слушал своего заместителя, потом попросил меня зачитать перевод. Выслушал, хмыкнул, почесал затылок и, похоже, успокоился. Заставил меня прочитать мои записи еще раз. Спросил у Корниенко:

— Мы можем с этим согласиться?

Тот ответил утвердительно.

Американцы вернулись. Громыко еще какое-то время распространялся о том, что то-то и то-то для нас неприемлемо, но если, дескать, их позиция сводится к тому-то и тому-то, то, наверное, на определенных условиях мы могли бы договориться. Короче говоря, минут через пятнадцать встреча закончилась благополучно. Все с облегчением выпили по глотку виски.

Как видим, Громыко вел переговоры жестко, с нажимом. Но в дипломатии это нормально. Собеседники, как правило, умеют вовремя остановиться. Даже в случае конфронтации.

Независимо от взлетов и падений в наших отношениях с Соединенными Штатами Америки, а тех и других было немало в годы, когда Громыко находился на посту министра иностранных дел, переговоры всегда велись предельно цивилизованно. При возникновении каких-то острых разногласий нажим Громыко становился жестче, а формулировки — прямолинейней. Но грань дозволенного он не переходил никогда. Более того, с новыми госсекретарями он стремился установить личные доверительные взаимоотношения. Андрей Андреевич придавал таким отношениям большое значение. Сказал бы даже, что каждого нового госсекретаря он воспринимал прежде всего как человека, а потом уже как должностное лицо.

Тупики

Помимо умения настаивать на своем у Андрея Андреевича была уникальная способность закрывать тему, если ее дальнейшее обсуждение не входило в его планы или ему просто нечего было выдвинуть в качестве дополнительной аргументации.

В течение ряда лет одной из главных тем советско-американских переговоров являлась ближневосточная проблема — отношения между арабскими странами и Израилем. Тема эта обсуждалась с государственными деятелями не только США, но и других стран. Неоднократно встречались (на нейтральной почве, конечно) даже с министром иностранных дел самого Израиля, хотя у нас не было тогда дипломатических связей. Полноценно участвовать в переговорном процессе Советский Союз не мог именно по этой причине. США, напротив, проявляли большую активность. Генри Киссинджер, например, часто отправлялся в вояжи на Ближний Восток, где занимался челночной дипломатией: летал между Тель-Авивом, Дамаском и Каиром, стараясь предотвратить новую вспышку конфликта. Правда, примирение между Египтом и Израилем произошло только при президенте Картере и его госсекретаре Сайрусе Вэнсе, но вклад Киссинджера в это событие несомненен.

Установить с Израилем дипломатические отношения Советский Союз активно призывали наши западные партнеры, да и сам Израиль. А то получалось, что СССР ведет как бы одностороннюю политику, имея официальные контакты только с арабскими государствами. На все призывы восстановить дипломатические связи с Израилем Громыко отвечал одной и той же фразой: «Нет, знаете ли, наш народ этого не поймет». И все. Ну что тут возразишь? Раз народ не поймет, то «слуги народа» в лице Политбюро, разумеется, не могут пойти на такой шаг. Собеседнику ничего не оставалось, как переходить к другому вопросу.

Подобные «народные» аргументы пускались в ход, если разговор заходил о Камбодже, с которой у нас, наоборот, были установлены дипломатические отношения. В то время в Камбодже зверствовала банда Пол Пота, и об этом было известно во всем мире, а мы делали вид, что там ничего особенного не происходит. Хотя руководство Камбоджи опиралось на идеи Мао, а с Китаем мы к тому моменту разошлись.

На переговорах Громыко напрочь отказывался обсуждать положение в Камбодже. Когда американцы приводили ему примеры злодеяний Пол Пота, он, не пытаясь прямо защищать кровавый режим, мрачно заявлял: «У нас нормальные отношения с Камбоджей, и мы не владеем никакой информацией, которая бы подтверждала ваши сведения». После таких слов оппоненты обычно умолкали: ведь у нас в Камбодже имелось посольство, а у американцев нет. И если уж мы не владеем никакой информацией, то кто же ею владеет?..