Игорь Крупеников - Костычев

Последнее наблюдение привлекло внимание Костычева: в низких местах скопляется больше влаги, и это способствует росту леса, но оказывается, что и на возвышенных степных равнинах ее достаточно для древесной растительности. Он начинает присматриваться к естественным лесам на черноземе и к искусственным древесным посадкам. Их было не так много в России восьмидесятых годов прошлого века; посадки леса, подобно небольшим оазисам, терялись в безбрежном море степей.

Разведение леса в южнорусских степях началось еще в петровские времена. В письме азовскому губернатору Петр I писал:

«Також предлагаю, по управлению нужных дел, изволь постараться, чтоб на Таганроге в удобных местах насаждать рощи дубового или хотя иного какого дерева, привезши с Дону не малое число маленьких деревцев в осень по листопаде, також подале от города в удобных же местах несколько десятая посеять желудков для лесу ж». В окрестностях Таганрога и по сей день сохранились дубы, посаженные при Петре. Успешные опыты по степному лесоразведению продолжались в течение всего XVIII века. Об этом писал один из первых русских экономистов, И. Т. Посошков (1652–1726), в своей «Книге о скудости и о богатстве» (1724), а также И. М. Комов в труде «О земледелии» (1788) и многие другие.

Обобщение достижений нашей русской практики разведения леса в степях в течение XVIII столетия мы находим в замечательном «Деревенском зеркале», ил««Общенародной книге» В. М. Севергина. Во второй части «Зеркала», написанной в 1798 году, немало места уделено разведению лесов и садов. Здесь доказывалось, что лес в степи развести можно. В. М. Севергин писал: «Что в степных местах по днесь не разведено еще лесов, причиною того не то, чтобы степная земля неспособна была к произращению лесов. Местами видим мы дубравы; видим кустарники… но их на перехват стараются истребить, а не сберечь… В степных местах земли за избытком; есть что отделить под лес. Такое место нужно вспахать и обсеять семенами древесными; да в молодые годы поберечь от скотов, чтобы молодых деревцов не поедали; вот и заведется лес». Переходя в дальнейшем к вопросу о лучших породах деревьев для степной полосы, автор «Зеркала» рекомендует для этой цели в первую очередь дуб, ильм и ясень, потому что они «любят землю жирную и солями напитанную; каков и есть степной чернозем».

В XIX веке работы по степному лесоразведению расширились. В. Я. Ломиковский (1777–1848) в течение нескольких десятилетий создает в своем небольшом хуторе Трудолюбе, вблизи Полтавы, «древопольное хозяйство», в котором было разведено много ценных пород деревьев, включая плодовые и даже грецкий орех. В Трудолюбе посадки леса чередовались с полями и лугами. Древопольное хозяйство «есть и самое привлекательное и самое близкое к природе, потому что здесь человек, засевая землю насущным хлебом, на одном и том же месте извлекает сугубые пользы и от дерев лесных и плодоносящих, так, чтоб зернистые классы и цветные травы могли в свое время озлащаться теплым светом солнечным, а порой прикрываться прохладною тенью дерев, умножающих серебристую росу и охраняющих влаги от преждевременного высыхания», — писал в 1837 году Ломиковский в своей книге «Разведение леса в сельце Трудолюбе».

В сухих и тогда почти безлесных окрестностях Одессы Виктор Петрович Скаржинский, затратив несколько десятков лет напряженного труда, создал к 1853 году лесные посадки до 500 десятин и развел около 300 видов разных деревьев и кустарников. И Ломиковский и Скаржинский в своих «древопольных хозяйствах» не знали губительных засух, с которыми хорошо были знакомы их соседи.

В начале сороковых годов прошлого века были начаты работы по созданию большого массива леса в Велико-Анадоле. Двадцать три года трудился над этим выдающийся русский лесничий Виктор Егорович Графф (1819–1867) и добился замечательных успехов. При открытии в 1910 году в Велико-Анадоле памятника лесничему-энтузиасту председатель научного лесного общества говорил:

— Заслуги Виктора Егоровича перед государством и обществом весьма велики. В то время как авторитеты Запада… отрицали возможность разведения леса в открытой, высокой степи, русский лесничий Графф доказал, что и в степи можно развести лес там, где его кет и, быть может, никогда не было… С легкой руки Граффа степное лесоразведение сделалось нашей национальной работой, работою русских лесничих, а не заимствованной с Запада, работой, которой справедливо мы можем гордиться.

О выдающихся успехах русских лесничих-практиков Костычев слышал и раньше: о них говорил Н. И. Анненков в Земледельческой школе, это была одна из любимых тем А. Ф. Рудзкого. Но одно дело — рассказы, даже самые убедительные, и совсем другое дело — личный опыт, свои наблюдения. От северных границ черноземного пояса до берегов Черного и Азовского морей, от Днестра до Урала — на всем этом громадном пространстве наблюдает Костычев год за годом степные леса — естественные и созданные руками человека. Ученый приходит к твердому убеждению, что почвенные и климатические условия степей не препятствуют росту и развитию лесов, но одновременно он видит, что для научного изучения этого вопроса сделано еще очень мало.

Летом 1885 года Министерство государственных имуществ командировало Костычева в южные лесничества для исследования на месте почвенных условий степного лесоразведения. С большой радостью взялся ученый за новое дело. «К счастью, я сам имел возможность видеть летом этого года Велико-Анадольское и Бердянское лесничества», говорил он по возвращении в Петербург.

Это лето оказалось тяжелым для южной России, но благоприятствовало тем исследованиям, которые собирался провести Костычев. Начиная с ранней весны и до июля, совершенно не выпадало дождей, стояли небывалые, даже в этой южной местности, жары. Травяная растительность вся выгорела. Кормов не было, и скоту давали прошлогоднюю солому.

«Степи, — замечал Костычев, — были буквально выжжены солнцем и представляли только жалкие остатки желтых сухих стеблей; при прохождении скота… с них поднимались густые облака пыли». Первый раз ученый наблюдал такую сильную засуху — она отозвалась на всем: на пастбищах и сенокосах, на посевах хлебов, даже на здоровье людей, которые с трудом переносили чудовищную жару. И только древесная растительность, казалось, совсем не страдала от засухи. «Замечательно, — писал Костычев, — что даже в такое лето я везде находил деревья совершенно свежими и зелеными, как в естественных лесах (близ Курска и Белгорода), так и в искусственных насаждениях вдоль железных дорог и в обоих упомянутых казенных лесничествах». Все наблюдения приводили к тому выводу, что «древесная растительность может переносить сильные и продолжительные засухи несравненно лучше травянистой растительности».