Анатолий Луначарский - Воспоминания и впечатления

Однако вступление Экскузовича в обязанности управляющего театрами состоялось несколько позднее. Весь январь 1918 года проходил беспокойно. В Мариинском театре были случаи срыва спектаклей. Рост группы, ставшей на сторону Советской власти и желавшей наладить как можно скорее работу театра, сопровождался всяческими стычками с консерваторами. В Мариинском театре дело дошло до забастовки хора и оркестра. Я вынужден был подписать постановление о немедленном увольнении всех забастовавших (хотя до настоящего срыва работы Мариинского театра дело не дошло, конфликт был улажен).

Несмотря на колоссальное количество работы по всем областям наркомата, я вынужден был терять много времени на театры, и именно ленинградские. Мною был издан призыв ко всем артистам, в котором я указывал на необходимость радикального переустройства управления театрами и их самих. Ежедневно у меня бывал двухчасовой прием специально по всем делам театра, причем приходилось доходить иногда до мелочей, чтобы показать внимательное отношение и умение разбираться в разных проблемах театрального бытия.

Жизнь начала было понемножку налаживаться, кое-какое доверие было приобретено, когда решение поместить Советы в Александрийский театр прервало его работу и привело к новым неприятнейшим обострениям. Хотя, по существу говоря, театр жил по распоряжениям моим, как наркома по просвещению, все<же> официально директором Александрийского театра продолжал оставаться Батюшков. Создавалось подлинное двоевластие, так как Батюшков с моими указаниями не считался.

Воспользовавшись тяжелым настроением труппы работников театра, Батюшков решил дать мне бой. Он отправил в газету открытое письмо ко мне. К сожалению, в моих бумагах я этого письма отыскать не мог, но точный смысл его я помню хорошо: Батюшков упрекал меня в отсутствии подлинного либерализма в отношении к искусству, свободе и т. д. Он указывал, что Советская власть есть власть насильственной диктатуры, покоящаяся на штыках, и, исходя из этой власти, я, как ее приказчик, внес в театры раскол, замутил чистые воды художественного потока и т. д.

Я немедленно ответил Батюшкову в газете же5. Я указал, что новая власть есть не что иное, как проявление великой революционной организаторской воли масс, что никакой другой физической силы, кроме веры масс в свое правительство, симпатий к этому правительству, единства с ним, у нас нет, что всякие кадетские «теории» должны быть раз навсегда отброшены и что в первый раз в истории мы можем констатировать существование единого народного правительства, цели которого полностью совпадают с действительными интересами трудящихся масс.

Но литературная полемика сама собой, а нетерпимость такого положения и необходимость пресечь его административными мерами — это другая сторона вопроса. Я официально предложил Батюшкову покинуть пост. Батюшков отказался это сделать и бормотал что-то о каком-то «верховном совете», который он думал создать и которому он только и может передать театры.

Вся эта борьба, разумеется, сопровождалась дальнейшим процессом поляризации в самой группе. Помимо полноты власти, которая дана была мне Советской властью и партией, я уже чувствовал известную поддержку в труппе, уставшей от дрязг и понимавшей, что с окончательным переходом на советские рельсы театры получат больше спокойствия и гарантий. К тому же деятельно работала и группа, возглавлявшаяся Экскузовичем, которая не только из соображений политического порядка, но из внутренней симпатии к развивавшимся дальше перспективам идеологической реформы театра шла за нами. Если не ошибаюсь, в декабре 1917 года6 я категорически приказал Батюшкову сдать свою должность, дав ему на размышление 24 часа и заявив, что неисполнение моего распоряжения будет рассматриваться как нежелание подчиниться акту Советской власти и вызовет приказ об его аресте. В то же время я назначил, для введения некоторого внешнего административного порядка в театрах и для постоянного наблюдения за их повседневной жизнью, молодого левого эсера Бакрылова в качестве комиссара государственных театров. Этот молодой революционер показал свою энергию и умение при своеобразном завоеваний нами Министерства народного просвещения. Товарищ Бакрылов был человеком немного нажимистым и несколько самоуверенным, но его твердая рука хотя кое-где и прижимала довольно больно тот или иной пункт, но оказалась, на первое время по крайней мере, целесообразной. Некоторые говорили потом, что с Бакрыловым повеяло новым воздухом.

Контора почувствовала себя в опасности (даже побежденной). Мы действительно официально распустили контору приказом от 1/I-1918 г. Бакрылов при некоторой неуклюжести своих мер умел внести все<же> прямую справедливость вместо духа интриги и покровительства, который составлял удушливую атмосферу театральной жизни до революции.

Однако я отнюдь не хотел ограничиться внешним давлением через Бакрылова. Мне нужно было прежде всего завоевать прочное большинство среди всех работников театра.

Все начало 1918 года шло в борьбе не только административного, но и идеологического характера за овладение живыми симпатиями актеров.

В Александрийском театре группой, несколько напоминавшей группу Экскузовича, было небольшое объединение лиц, возглавлявшееся Пашковским.

Артист Д. X, Пашковский, демократ по происхождению и убеждению, шел довольно далеко навстречу Советской власти, но ему очень хотелось при создавшемся положении иметь автономию театров, в частности театра Александрийского. Я ничего не имел против некоторой доли самоуправления в театрах, и мы в течение долгого времени лично с Пашковским на большом заседании установили конституцию, которая удовлетворяла бы это наиболее радикальное крыло александрийцев и давала бы полную возможность правительству рассматривать театр как свой. Правая группа старалась воспользоваться этими разговорами и внести такой проект автономии, который бы совершенно отрывал театр от власти. Группа Пашковского, однако, становилась все сильнее. Могу сказать, что очень способствовал этому и Экскузович, все более энергично мне помогавший и становившийся моей правой рукой в этом деле. Действовала большая серия всяких моих речей и лекций, постепенно установивших глубокий идеологический контакт с наиболее живыми силами труппы.

Удалось организовать на первое время комитет театра, во главе которого стоял Пашковский. В него вошли Лешков, Смолич, Вивьен, Судьбинин и кое-кто еще. Комитет постановил, во-первых, не допускать срыва спектаклей, во-вторых, организовать комиссию по выработке статута об автономии театра.