Николай Яковлев - Вашингтон

Офицеры и солдаты громко роптали. Из Ньюбери под Нью-Йорком, где Вашингтон разместил штаб, он предупреждает Линкольна, занимавшего пост вроде военного министра: «Я не могу не опасаться, когда я вижу, что столько людей, обремененных тысячей воспоминаний о прошлом и ожиданием будущего, вот-вот выйдут в мир, мучимые нищетой и тем, что они называют неблагодарностью страны, в долгах по уши, не могущие принести домой ни полушки, растратив свои лучшие дни (а многие и имущество) ради достижения свободы и независимости своей родины... Терпение и долгие страдания армии почти исчерпаны».

Главнокомандующий, коль скоро боевые действия прекратились, лихорадочно искал, чем занять внимание людей на досуге. В лагере потребовал «элегантного» оформления палаток. Выдача новых головных уборов сопровождалась приказом по армии: «Надлежит быть чрезвычайно внимательным к тому, чтобы придать им вид единой военной формы, подрезав поля, нося надлежащим образом и украсив их так, как полагается». По воскресеньям, «дабы повысить мораль», предписывалось посещать религиозную службу. Это для души, для тела — многочасовая маршировка на плацу под звуки военной музыки.

Старослужащие получили право носить шевроны на рукаве. В награду «не только за выдающееся мужество, но и необычайную верность и любые важные услуги» солдаты пришивали на грудь мундира изображение сердца из «пурпурной ткани или шелка». Вашингтон назвал награду «значком за военные заслуги». Поскольку ее давали только солдатам и сержантам, Вашингтон оповестил — это доказывает: «дорога к славе в патриотической армии и свободной стране открыта всем». Первый орден, введенный Вашингтоном, был вскоре забыт и был возрожден только в 1933 году под названием «Пурпурное сердце».

Какое бы значение ни придавал главнокомандующий всему этому, в армии думали не о безделушках, шагистике и прочей военной мишуре, а о своем бедственном положении. В мае 1782 года восстание в полках из Коннектикута было предотвращено только казнью на месте зачинщиков. Это, однако, усилило озлобление в армии; Вашингтон отметил новый феномен, повергший его в ужас: «Если раньше офицеры стояли между солдатней и обществом и во многих случаях, рискуя жизнью, успокаивали опаснейшие бунты», то теперь они выражали такое же недовольство, как и рядовые.

Военным интеллигентам бунты представлялись бесперспективными, они изыскивали иные пути удовлетворения своих нужд и потребностей страны. Как и политики в Филадельфии, они приискивали прецеденты в истории для оформления американской государственности. Подняв борьбу за независимость, конгресс облек ее в форму республики. Почти семь лет республика испытывалась огнем, и армия могла судить по результатам — она, во всяком случае, находилась в плачевном положении. Полковник Л. Никола, автор первых военных наставлений в США, в мае 1782 года представил Вашингтону обширный меморандум, в котором утверждал: «Война показала всем, и в первую очередь военным, слабость республики». Нужно избрать иную форму правления. Если «некоторые люди настолько связали представление о тирании и монархии друг с другом, что их трудно разделить», то следует дать Вашингтону «какой-нибудь титул поскромнее». Никола тем не менее высказался назвать Вашингтона Джорджем I, то есть сделать королем. Никола не был одинок, идея замены республики монархией носилась в воздухе. Г. Моррис, например, писал в это время генералу Грину: «Наш союз может существовать только в форме абсолютной монархии».

Вашингтон не мог не видеть, что предложение Никола — пробный шар. Полковник лишь систематизировал взгляды, выражавшиеся многими. То, что предлагал Никола, — диктатура — противоречило убеждениям Вашингтона не потому, что он был сторонником истинной демократии, а того типа государства, который он почитал идеальным, — олигархической республики. При всей поверхности его знаний в области древней истории он твердо усвоил одно — империя погубила Рим. Теперь люди типа Никола предлагают погубить новый Рим, даже не приступив к его строительству на основе, несомненно, печального, но очень короткого периода испытания республиканской идеи на практике. Вашингтон считал, что ее нужно развивать в сторону укрепления центральной власти, а Никола стоял за прекращение всей работы в зародыше, уповая на мифические личные качества «короля».

Аристократ по убеждениям, Вашингтон не мог на равных рассуждать об этих высоких соображениях с рядовым полковником, но счел необходимым зафиксировать свою позицию так, чтобы в дальнейшем не было кривотолков. Вашингтон придавал столь серьезное значение делу, что в первый и последний раз за всю войну вызвал адъютантов и приказал им письменно подтвердить отправку ответного письма и завизировать копию, оставшуюся в делах главнокомандующего.

Он писал 22 мая 1782 года Никола: «Я внимательно ознакомился с мыслями, изложенными в Вашем письме, и вне себя от удивления и изумления. Заверяю Вас, сэр, ни одно событие за всю войну не доставило мне больше боли, чем Ваше обращение, из которого я узнал о существовании в армии таких взглядов, которые не могут не вызывать у меня отвращения и не исторгнуть у меня самый суровый укор. На этот раз я схороню их в тайниках моей души, если только новое возбуждение этого вопроса не сделает необходимым публичное разоблачение. Я ума не приложу, что в моем поведении могло побудить Вас обратиться ко мне с предложением, чреватым, на мой взгляд, величайшими бедами, какие только могут постигнуть отчизну. Если я не ошибаюсь в самом себе, Вы не могли найти человека более чуждого Вашим проискам... Так заклинаю Вас — если у Вас есть хоть капля любви к родине, заботы о самом себе или потомках, наконец, уважения ко мне, — изгоните эти мысли из своей головы и никогда не высказывайте ни от своего, ни от чуждого имени взгляды такого рода».

Экскурс Никола в сферу высшей политики был неуклюжим по сравнению с тонкой паутиной, которую плели вокруг Вашингтона люди первого положения в стране, стоявшие также за диктатуру. В застольных беседах, переписке постепенно выкристаллизовывался план объединить всех недовольных бессилием конгресса. Оба Морриса бредили созданием ассоциации кредиторов. В лагере Вашингтона на Гудзоне генералы Гейтс и Нокс охотно соглашались с тем, что армия займет видное место среди должников конгресса и, конечно, рассуждая пока абстрактно, сумеет найти средства для взыскания долгов. Александр Гамильтон быстро выдвинулся как главный оратор и душа движения. Зная Вашингтона, он понимал, что генерала трудно заставить сесть на белого коня и повторить путь Цезаря во главе бунтовщиков против законной власти, но что, если изобразить ему диктатуру как лучший способ защиты страны?