Кино Ларса фон Триера. Пророческий голос - Ребекка Вер Стратен-МакСпарран

эстетические стратегии, перечисленные выше, а также на пророчество и пророческий голос Иезекииля – в той степени, насколько они соотносятся с фильмом, – чтобы продемонстрировать, как эстетическая стратегия «Антихриста» воплощает пророческий голос в рамках библейской и христианской традиций.

В октябре 2004 года Петер Ольбек Йенсен, давний партнер Ларса фон Триера по продюсированию, опрометчиво объявил, что следующий фильм фон Триера будет «фильмом ужасов для более широкой аудитории… в стиле «Королевства», что-то про Антихриста… основываясь на теории о том, что мир сотворил не Бог, а Сатана» (Filmmaker: The Magazine of Independent Film, 2004, с. 140–141). Предположительно, проект был отложен из-за того, что Йенсен раскрыл его сюжет. В сентябре 2006 года (Kaufman, 2008) фон Триер сообщил название своего следующего проекта – «Антихрист». Ни из оговорки Йенсена, ни по окончательной версии фильма не было ясно, кто именно из персонажей является Антихристом, но Сатана больше не назывался творцом мира. «Антихрист» вызвал отвращение как у зрителей, так и у уважаемых критиков. Критик Питер Брэдшоу написал о нем следующее:

После нескольких лет относительного затишья верховный шутник-провокатор Ларс фон Триер вернулся на экраны в манере, которую я могу описать лишь как «триумфально-бесчеловечную», со своим глумящимся и кошмарным хоррором «Антихрист»… Смерть ребенка, агония скорби, расцвет зла – ухмыляющийся шоумен фон Триер не воспринимает ничего из этого всерьез. Это всего лишь ненадежно закрепленное над дверью ведро с кровью, готовое вылить свое содержимое на того, кто ее откроет, – технически совершенный и невыразимо гадкий розыгрыш.

(Bradshaw, 2009)

Однако многие кинокритики не смогли оставить без внимания его глубину и красоту. Ричард Корлисс написал о фон Триере, что «он настоящий кинематографист, создатель богатых образов, столь же запоминающихся, сколь и провокационных, мастер-матадор, размахивающий красным плащом перед самыми пресыщенными зрителями и заставляющий их бросаться в атаку» (Corliss and Corliss, 2009). Когда фон Триера попросили объяснить, почему он снял этот фильм, тот лишь отмахнулся: «Я не думаю, что должен оправдываться… Не думаю, что кому-то должен что-то объяснять. У меня не было выбора – боюсь, на то была воля Божья» (Holdsworth, 2009).

Фильм, насыщенный символами и метафорами, деконструирует своих персонажей, темы и символы, одновременно создавая сложный, многослойный мир странной красоты и нарастающего ужаса, который нельзя полностью отнести к жанру хоррора. «Антихрист» погружается в глубины отчаяния, вины, гнева, гордыни и стыда с пугающей честностью. Фон Триер позволяет своим фильмам рассказывать правду и сам узнает ее в процессе их создания. Он говорит:

Нацисты, рабы и рабовладельцы. Все это просто экстремальные образы, которые я использую для изучения впечатливших меня категорий людей. У моей семьи было очень четкое представление о добре и зле, о китче и хорошем искусстве. В своем творчестве я ставлю все это под сомнение. Я не просто провоцирую окружающих, я объявляю войну себе самому [выделено жирным в оригинальном тексте], тому, как меня воспитывали, ценностям, привитым мне с детства. И я нападаю на воззрения о том, что люди добры по своей природе, доминировавшие в моей семье.

(Von Trier and Nicodemus, 2005)

Искренность «Антихриста» проникает в нас столь глубоко, что это пугает.

На мой взгляд, «Антихрист» дает беспрецедентную возможность заглянуть в наше духовное нутро посредством погружения в напряженный духовный конфликт путем использования повествовательного эксцесса/пророчества (глава 3) и стилистического эксцесса / пророческого голоса (глава 4). Тайная, мифическая история пересказывает миф о творении / адамический миф (согласно взглядам Рикера) с помощью структуры «Потерянного рая» Мильтона, включающего в себя сюжет о Христе и Сатане. Дух Христа, явленный через символ, также присутствует в Эдеме «Антихриста», что, на первый взгляд, противоречит повествованию: даже в этом Эдеме ощущается прикосновение Святого Духа. Произведения искусства могут соответствовать библейским пророчествам или быть аналогически связаны с ними, выступая против культурной и социально-политической несправедливости и идолопоклонства в традициях и стиле, глубоко схожих с библейскими. Это особенно верно, когда они сталкивают нас с соучастием в таких грехах или с реальностью смерти. «Антихрист» аналогически параллелен пророчеству Иезекииля: культы других божеств или язычество, а также злоупотребление властью были ключевыми аспектами конфликта между Яхве и народом Иезекииля. В «Антихристе», по словам Шарлотты Генсбур [исполнительницы главной роли], Она считает себя ведьмой (von Trier, 2010), а Он злоупотребляет своей властью. Вероятно, по случайности эпилог имеет поразительное сходство с одним из видений Иезекииля. Когда нарративные и стилистические эксцессы в фильме естественным образом разоблачают собственное идолопоклонничество, социальную несправедливость и смертность зрителя, они создают агрессивную, дестабилизирующую духовную энергию, которую можно назвать пророческим голосом. Подобным же образом эксцесс и эмоциональный перелом в «Антихристе» нельзя назвать простым цинизмом или иронией. Это дестабилизирующая конфронтация, пророческая в итоге, и она сталкивает зрителя как с незримым злом извне, так и со злом греха внутри. «Антихрист» – настоящий кладезь для психоанализа, гендерного, мифологического, религиозного и сверхъестественного анализа. Эксцесс переполняет фильм на стилистическом, повествовательном и эмоциональном уровне, с чем соглашаются Брэдшоу и другие. Роберт Синнербринк описывает необычайную степень этого эксцесса, когда говорит о смерти ребенка в начале фильма:

Правда об этом травмирующем событии останется мучительно недосягаемой. Оно продолжает быть неразрешимым источником горя, боли и отчаяния, которые невозможно полностью преодолеть ни через когнитивное осмысление, ни через мастерство повествования, ни через эстетическую сублимацию… Эффекты, изображающие сверхъестественное, придают «Антихристу» вид готического произведения, но по своей психологической глубине и культурно-религиозному резонансу он является произведением мифическим.

(Sinnerbrink, 2011, с. 166)

Крис Висневски упрощает интенсивность перекрывающих друг друга эксцессов, разделяя символические системы внутри повествования:

Избегая всего, что напоминает натурализм, «Антихрист» создает параллельные символические системы, одну психологическую, а другую основанную на религии и суевериях. Конфликт между ними пронизывает весь фильм и подразделяется на другие, схожие антиномии, составляющие темы фильма: разум и эмоции, порядок и хаос, современность и природа, мужское и женское.

(Wisniewski, 2009)

Я полагаю, что конфликт и борьба главных героев «Антихриста» выходит за рамки психологической боли и связан со сверхъестественным, духовным миром или с тем, что я называю духовной реальностью. «Антихрист» хочет, чтобы мы увидели взаимодействие с духовной реальностью и ее влияние на человеческое существование. Духовная реальность лежит в центре фильма, обрамленная эксцессами и комплексностью персонажей. По этой причине я сосредотачиваюсь на его религиозных и сверхъестественных/духовных нюансах, а не на психологических, и исследую пророческую природу фильма в том смысле, в котором он раскрывает правду о наших собственных грехах и тайнах.

Поскольку двусмысленность картины пугает, а духовная реальность или религиозная традиция –