Братья Нобели - Федор Юрьевич Константинов

и попытаться применить себя в качестве изобретателя в других областях, например в медицине. Но для реализации этой мечты Альфреду надо было укрепить свое положение внутри будущего треста, то есть прикупить акции динамитных предприятий, и он обратился к Людвигу с просьбой вернуть ему хотя бы часть денег – причем не тех, что он вложил в акции нефтяных компаний, а те, что одолжил брату дополнительно. Однако Людвигу деньги в тот момент были нужны не меньше, и он не только не поспешил выполнить просьбу Альфреда, но и, будучи знаком с его антисемитскими убеждениями, решил на них сыграть – заявил, что, требуя денег, брат действует на руку «немецким евреям», являющимся главными врагами компании «Бранобель». Понятно, что при этом Людвиг имел в виду Ротшильдов.

Все исследователи признают тот факт, что антисемитами были все три брата Нобели, но добавляют в их оправдание, что в этом смысле они мало чем отличались от окружающего их общества, в котором антисемитизм был нормой. Так, Роберт в том же непростом году писал сыну Яльмару: «Чем ближе я узнаю евреев, тем дальше от них хочется держаться; не зря многие считают их паразитами».

Увы, с учетом той срочности, с которой Альфред нуждался в деньгах, даже этот аргумент не подействовал. Младший из Нобелей начал подозревать, что нефтяное товарищество стоит на пороге краха, поспешил известить об этих подозрениях Роберта, а заодно стал еще более настойчиво требовать возврата долга. В полном отчаянии Людвиг стал умолять отсрочить выплату долга под залог его роскошного дворца в Санкт-Петербурге, стоившего куда больше тех 1,3 миллиона франков, которые он одолжил у брата. Альфред сухо ответил, что предложение принимается. При этом он не преминул пояснить, что «не готов обрекать себя на бедность, чтобы помочь компании прогореть с моими деньгами медленнее, чем без них». Людвиг ответил, что готов немедленно продать свой дом за любую цену – пусть Альфред только назначит дату продажи.

С этого момента отношения между братьями обострились до предела. Эммануил, старший сын Людвига и любимый племянник Альфреда, бросился было улаживать семейную ссору и написал дяде, что возникло недоразумение, что, увы, обстоятельства сложились так, что оба брата оказались одновременно в трудной финансовой ситуации, но заверил Альфреда, что все долги будут непременно оплачены. Однако, похоже, это примирительное письмо не очень помогло. Вскоре братья случайно столкнулись в Лондоне, и встреча закончилась грандиозным скандалом. В письме Роберту, рассказывая об этой стычке, Альфред жаловался на то, что брат «повел себя в высшей степени оскорбительно и грубо»; что еще никто до сих пор не обращался с ним «столь бесцеремонно», и писал, что больше вообще не желает общаться с Людвигом. «Это нисколько не помешает мне прийти к нему на помощь, но (отныне) я предпочту делать это через посредника», – добавил он, понятное дело, имея в виду, что роль такого посредника отводится Роберту.

Но на этот раз капризная деловая фортуна была благосклонна к рассорившимся братьям: в октябре 1886 года была создана международная «Трастовая компания Нобель-Динамит» (Nobel-Dynamite Trust). Денег Альфреду в итоге понадобилось меньше, чем он ожидал, поскольку акции компании мгновенно поползли вверх, увеличивая капиталы всех ее вкладчиков. Успех «Трастовой компании» резко изменил отношение российских банкиров к компании «Бранобель». Они ничего не знали о размолвке между братьями, но зато были наслышаны о том, что интересы семьи для Нобелей всегда выше всего и в любой ситуации они крепко держатся друг за друга. Когда стало известно, что Альфред снова «на коне» и в случае необходимости, безусловно, прикроет брата, предложения кредитов стали сыпаться на Людвига один за другим, и теперь уже он мог ставить условия.

Так что неудивительно, что месяц спустя Людвиг появился в Париже, чтобы примириться с братом. Разумеется, Альфред его принял и простил, а точнее, сделал вид, что прощает. «Моему старому сердцу так радостно видеть, что восстановлено прежнее братское доверие. Письма – неодушевленные предметы, зато личная беседа, безусловно, показывает, что лежит на дне души, доброе и теплое», – написал Людвиг Альфреду по следам этой встречи сразу по возвращении в Россию.

«Твое письмо порадовало меня более, чем ты можешь себе представить. Мы оба стоим на склоне жизни, и теперь, в предвестии ее заката, как никогда ранее, возникает склонность к мелочам, которая почти всегда лежит в основе всего, что называется раздором. Что касается меня, я живу в абсолютном согласии со всем и всеми, кроме своего нутра и его “духов Нифльхейма”. Менее всего я хотел бы ссоры с тобой, и если между нами и пролегла тень, то она давно уступила перед призывом сердца “да будет свет”», – ответил Альфред несколько высокопарно, причем именно потому, что он, как покажет время, еще не был на тот момент до конца искренен и возникшая на брата обида в Лондоне все еще грызла его.

Вместе с тем с каждым днем он все острее чувствовал свой возраст, понимая, что ему и братьям осталось не так уж и много и глупо тратить время на раздоры – о чем и сказал в письме, припомнив духов Нифльхейма, правящих в скандинавской мифологии царством мертвых.

* * *

Рождественские каникулы 1886–1887 годов принесли Альфреду неожиданную радость: в Париж приехала Берта фон Зуттнер вместе со своим мужем Артуром.

«Я написала записку Альфреду Нобелю, с которым была в постоянной переписке – за 11 лет (то есть с 1875 по 1886 гг. – Ф. К., П. Л.) мы написали друг другу около 11 писем, – извещая его о нашем прибытии в Париж. Он незамедлительно явился. Я нашла его почти не изменившимся, только немного седины появилось, как всегда погруженным в свою работу и изобретения. Мой муж живо интересовался его работами в области химии. Нобель доходчиво объяснял, собственноручно показывал действия тиглей и другого оборудования, когда в один из ближайших дней мы имели честь обедать у него и осмотреть его дом и лабораторию. Он по-прежнему жил уединенно; единственный дом, который он посещал, принадлежал Жюльетте Адам, – куда он нас и привел», – сообщает Берта фон Зуттнер в своих мемуарах.

Прием, который Альфред оказал прибывшим из Австрии гостям, был поистине великолепен. Куда большее впечатление, чем лаборатория, на Берту явно произвели прекрасная библиотека, свидетельствующая о том, что хозяин дома, несмотря на занятость, находит время для чтения сборников стихов и философских сочинений, а также собрание картин, из которых наибольшее впечатление на Берту и Артура произвело полотно Михая Мункачи. Заметив это, Альфред пообещал им узнать парижский адрес выдающегося венгерского художника. Затем был ужин, на котором наряду с изысканными блюдами были поданы коллекционные вина, которые были не по карману не только чете фон Зуттнер, но и другим, куда более обеспеченным европейским аристократам –