Шракбек Кабылбаев - Синие шинели

Лыков долго молчал, и Казаченко не торопил его. Он только повторил:

— Да, по-моему, глупо и дальше твердить: «Не совершал», «Не помню»…

Лоб Лыкова, собравшийся в складки, неожиданно разгладился.

— Хорошо. Я отвечу, — начал он. — Из Новосибирска я поехал в Ташкент, но в Алма-Ате не останавливался. Ехал в мягком, как полагается… В купе было еще двое. Выпить не дураки, а я тоже люблю пропустить стакан-другой. Ну, и напропускался! Сошли мы в Ташкенте совсем пьяными. Попутчики меня бросили, а я еле на ногах стоял. Очнулся на рассвете, под забором каким-то. А рядом со мной валяется хозяйственная сумка; я в нее заглянул — а там пистолет и нож, вернее, кинжал. Не бросать же… Я уехал к знакомой девушке в Чирчик. А днем меня взяла милиция. Вот и все, гражданин начальник.

— Это вы уже говорили, Лыков — на самых первых допросах в Ташкенте. С кем же все-таки вы ехали из Новосибирска и когда?

— Да разве все упомнишь, гражданин начальник? Пил я много в последнее время, день на день заходит. Выехал я в марте, а число точно не помню. Один выехал.

— Где и когда вы встретились с Замарчиком?

— Случайно. В Ташкенте. На чердаке дома, где мне пришлось ночевать. А преступлений я с ним и без него тоже никаких не совершал. Напрасно лепите.

— Лыков, Лыков!.. Не надоело еще сочинять?

— А вы мне докажите обратное, — огрызнулся тот. — Факты, факты мне дайте!

— Факты? — сдерживая себя, сказал Казаченко. — А вот и факты. Факт первый… О баллистической экспертизе слыхали? Экспертиза доказала, что убийство в Алма-Ате совершено из пистолета, который изъяли у вас.

— Так ведь я же нашел пистолет! — крикнул Лыков. — Случайно! Мне его подбросили. На том стою и умру — не сдвинусь!.. Не приклеите!

— Само приклеилось так, что не оторвешь, — прервал его Казаченко. — Факт второй: жена убитого, и дочь, и домработница опознали шляпу. Что, и шляпу вам тоже подбросили? И носовой платок с розовой каймой тоже кто-то насильно сунул в карман? А ведь платок-то из квартиры Авериных. Установлено. Это уже третий факт, Лыков. Продолжать или пока хватит?

Лыков все больше мрачнел. На виске набухла и забилась жилка. Казаченко не отрываясь смотрел на него.

— Вы стреляли в Аверина, — продолжал Казаченко. — А подробности я хочу услышать от вас. Или будете настаивать на прежнем?

Лыков продолжал молчать. Казаченко хорошо понимал, что он сейчас лихорадочно ищет новую, выгодную для себя версию. Интересно — что придумает…

Но придумать Лыкову ничего не удалось.

— Прошу время, чтобы сориентироваться, — проговорил он наконец.

— Это уже лучше, — сказал Казаченко, вызывая конвойного.

В это же самое время Гинзбург допрашивал Замарчика.

Замарчик, сложив руки на коленях, сидел на стуле посередине комнаты. Худощавый, узколицый, уши торчат. Глаза смотрят настороженно.

К этому времени они уже располагали данными, что Замарчик дважды судим. По выходе бродяжничал, разъезжал по разным городам, совершал преступления. Вот говорят: лицо без определенных занятий. Наверное, это неправильно. Что касается Лыкова или Замарчика — занятия у них совершенно определенные!

Замарчик, как и Лыков, старался путать. То одно говорил, то другое. По мере возможности отрицал прошлое, преуменьшал свою вину.

И на этот раз шел долгий нудный разговор.

— Где и когда вы познакомились с Лыковым? — спросил Гинзбург.

— Я уж говорил. Случайно мы с ним в Ташкенте встретились. За выпивкой. А выпили — подружились.

Гинзбург достал из ящика письменного стола папку с делом и вынул конверт. В конверте паспорт, трудовая книжка, военный билет. Он показал их Замарчику и спросил:

— Это ваши документы?

— Мои.

— Изъяты при задержании?

— Да.

— А почему записи в них подделаны?

— Что вы, гражданин следователь! Все чисто, чище некуда. Никакой липы там нет.

— Мы не можем согласиться с этим, Замарчик. Вот заключение экспертизы…

Замарчик пробежал глазами акт, мельком взглянул на фотоиллюстрации.

— Раз ученые люди говорят, значит, так оно и есть, — согласился он. — Придется сказать вам — виноват. Пришлось подделать оттиски штампов и печатей, и записи кое-какие тоже.

— Цель?

— С производства, с шахты дезертировал, а хотел чистым остаться.

— Допустим… Но, мне кажется, тут что-то другое. А скажите, каким образом у вас оказался паспорт и другие документы на имя Райзиманова Ильи Алексеевича?

— Никаких документов, кроме моих собственных, у меня не было изъято.

— Странно. А вот в протоколе задержания лиловым по белому написано, что так было… И понятые подписали. Так были у вас эти документы?

— Нет.

— Ну что ж, послушаем, что говорит по поводу документов Лыков. Он же ваш дружок, вы сами об этом говорили.

Но едва Гинзбург достал из папки листы с протоколом одного из допросов Лыкова, как Замарчик перебил его:

— Вспомнил, гражданин следователь! Я ведь тогда очень расстроился, в парке, в Чирчике. И позабыл. Ночевали мы с Лыковым у одного моего кореша. Я с ним вместе срок отбывал. Ну был там еще один парень, а кто — не знаю. А когда утром встали и пошли опохмеляться, я случайно надел его пиджак. В пиджаке потом эти документы и нашлись.

— А кто же такой все-таки Райзиманов?

— Чего не знаю, того не знаю. И вообще, гражданин следователь, я больше показаний давать не хочу.

— Устали? — сочувственно спросил Гинзбург. — Понимаю, трудно опровергать всякий раз то, что невозможно опровергнуть. До следующей встречи.

Все эти разговоры шли бы, конечно, более определенно, если бы… Но эксперты из научно-технического отдела на вопрос, совпадают ли дактилоскопические отпечатки Лыкова и Замарчика с тем, который был обнаружен на выпиленном куске двери, отвечали отрицательно.

Эксперт Крюков дал заключение: фотокарточка в паспорте Райзиманова наклеена заново, оттиски печатей и штампы прописки тоже подделаны.

К этому времени пришел ответ на запрос, посланный Гинзбургом в то отделение милиции, которое выдавало паспорт Райзиманову. Подлинный Илья Райзиманов несколько лет назад был ограблен, и в своем заявлении писал, что преступники забрали не только деньги, но и паспорт и некоторые другие документы. Через год после этого случая Райзиманов умер, а преступление осталось нераскрытым.

Оперативно-следственная группа, расследовавшая дело об убийстве Аверина, вот уже который раз собралась в кабинете Кузьменко.

— Пожалуй, сделано довольно много, — сказал он. — Давайте обменяемся мнениями, договоримся о дальнейших действиях. Участие Лыкова в убийстве можно считать доказанным, но работы впереди еще немало. Владимир Никитович, — обратился он к Казаченко, — как у вас держится Лыков?