О себе любимом - Питер Устинов

маленького сынишку показать Магдалене. Платон посмотрел на мальчика и своим безапелляционным, категорическим тоном заявил: «У этого мальчика вместо мозгов вода в голове». И вышел из комнаты.

Клопа озадачивало также, что отец нимало не заботился о благопристойности. Исповедовал высокие моральные принципы и был крайне щепетилен, но запросто разгуливал голышом по пляжу, когда они устраивали пикник или купались в море под Яффой. Он был напрочь лишен стеснительности и не думал о том, какое производит впечатление.

Я полагаю, это не интересовало Платона Григорьевича — большинство людей для него просто не существовало. Когда его жена принимала гостей, он запирался у себя и появлялся лишь после их ухода. А любил общаться только с бенедектинскими монахами и людьми вроде них, подолгу беседуя на любимые темы.

Клоп очень мало рассказывал мне о матери, наверное, потому, что я знала ее и сама могла составить о ней мнение. Она была женщина сентиментальная, и на ее большие красивые глаза легко навертывались слезы. Клоп всегда любил поесть, и мать с полными слез глазами часто корила его: «Ах, Иона, Иона, ты делаешь божество из своего желудка!» И вздохнув, принималась читать молитвы.

Я познакомилась с ней, когда она была уже немолода. Это была довольно грузная и апатичная дама, но в молодости наверняка была деятельной и хорошей Hausfrau. Клоп очень высоко отзывался об ее стряпне. Он рассказывал о чудесных варениях и джемах, которые она делала, о том, как она неустанно трудилась.

Когда Платон Григорьевич женился на ней, она была не слишком образованна, но будучи человеком одаренным, быстро набралась знаний, много читала и свободно изъяснялась на нескольких языках. И тем не менее в большой степени сохранила наивное отношение к жизни. Меня это отчасти раздражало, а отчасти забавляло. Клоп, правда очень-очень редко, проявлял подобную наивность, когда я пыталась его провести. Но у него это выглядело очень мило.

Итак, семья фон Устинов жила мирно и счастливо в своем мраморном дворце в Яффе, а зимой — в Иерусалиме, где они со временем приобрели дом.

Дети появлялись на свет с интервалом в три—пять лет и обучались в школе немецкой колонии.

Жили комфортно, на широкую ногу, безответственно тратя деньги.

Когда Клоп был совсем мальчиком, отец подарил ему красавца арабского скакуна, он им очень гордился и скоро научился хорошо ездить. Любил пускать пыль в глаза и пугать людей — мчался наперегонки с поездом и проскакивал через полотно перед самым паровозом, иногда на всем скаку врезался в толпу — люди разбегались в разные стороны, некоторые просто летели в канаву.

Но больше всего Клоп любил рассказывать мне о своих любовных похождениях. Он рано начал интересоваться противоположным полом. Вечерами часто залезал на дерево в саду и подглядывал, как девочки в доме напротив раздеваются и ложатся спать.

Не подозревая о пробудившемся у сына любопытстве, Магдалена нанимала молоденьких девушек, арабок или русских, помогать по дому. Клопа неудержимо влекло к ним. Однажды на Пасху ему разрешили пойти в Иерусалиме на ночную службу с прелестной русской девушкой, у которой были косы до поясницы, и какое он получил удовольствие, когда стоял несколько часов, прижавшись к ней в тесной церкви. Он не слышал ни слова службы — только чувствовал ее жаркое молодое тело. По его словам, он мог бы простоять так до бесконечности, не замечая ни жары, ни духоты от множества людей, горящих свечей и ладана.

Вечером он иногда заходил к девушке в комнату, садился к ней на постель, целовал и ласкал ее — «вполне невинно», говорил он, так как до девятнадцати лет был девственником.

Однажды во время таких занятий он услышал, как открылась дверь и вдалеке раздались шаги. Он быстро выскользнул из комнаты девушки и к своему ужасу увидел в дальнем конце длинного и широкого коридора фигуру отца в ночной рубашке с зажженной свечой в руке. Клоп тотчас смекнул, что надо делать. Закрыл глаза, вытянул руки и пошел к отцу. Сквозь ресницы он увидел, что отец осторожно поставил свечу на пол и медленно, бесшумно двинулся к нему. Подойдя к сыну, он нежно взял его за плечи, отвел к себе в комнату и уложил в постель, сам сел у кровати и просидел так всю ночь. Потом Клоп, конечно, заснул, и перед утром его, должно быть, отнесли к нему в комнату. На другой день никто не сказал ему ни слова. Только много позже, когда Платона уже не было в живых, Магдалена сказала сыну: «Отец не разрешал мне говорить тебе об этом, но теперь, ты уже не ребенок (Клопу в то время было двадцать семь лет), тебе следует знать: в детстве ты был сомнамбулой».

Клоп начал свое образование в школе немецкой колонии в Палестине. Учился он легко и хорошо — единственным предметом, не вызывавшим у него восторга, была математика. Когда ему никак не удавалось справиться с домашним заданием, он обращался за помощью к отцу. Платон, как и во всем, держался нетрадиционных методов. Он не пользовался разработанными формулами или логарифмами, а шел к решению долгим путем и после бесконечных и сложных вычислений всегда получал правильный результат. Клоп все это время сидел рядом, доведенный этой нудотой чуть не до слез, а в конце восхищался долготерпением и способностью отца решить задачу, но так и не понимал, как он этого достиг.

Со временем Клоп пришел к выводу, что помощь отца приносит одни мучения, особенно в музыке.

Ююп, как и отец, был очень музыкален и рано стал учиться играть. Однако у него была такая хорошая память и он настолько легко мог подобрать по слуху любую мелодию, что так и остался на уровне любителя. Он склонен был, как многие непрофессионалы, исказить ту или иную мелодию, наигрывая ее в произвольном ритме. Платон, прошедший хорошую школу и всегда стремившийся к совершенству, не выносил такого небрежного отношения к музыке. Он садился рядом с сыном и объяснял, как следует играть данную пьесу и почему нельзя иначе. А потом заставлял повторять снова и снова, то и дело останавливая и поправляя сына.

Клопу было лет тринадцать или четырнадцать, когда домашние решили, что школа маленькой немецкой колонии не годится для умного Ионы, и его отправили в Германию, в Дюссельдорф.

Поселился он в доме отставного и почтенного армейского капитана. Фрау капитанша готовила сытные, вкусные обеды, а ее супруг весь день дымил трубкой, пил пиво и любовался своим аквариумом. В доме, типичном для немецкой буржуазии того времени,