Зорге - Александр Евгеньевич Куланов

бы считать его своим корреспондентом, но сможет сделать это только в том случае, если будет уверена, что он состоит в Германской ассоциации прессы. Позднее, 4 марта 1937 года, газета узнала от г-на Зорге, что он обратился с просьбой о приеме его в члены Ассоциации прессы, но что это дело долгое и требует времени… 28 марта 1937 года г-н Зорге сообщил, что для того, чтобы ускорить свое вступление в Ассоциацию прессы, он обратился в германское посольство в Токио с просьбой помочь ему, снабдив некоторыми бумагами (он считался немцем, живущим за пределами Германии), и что посольство любезно обещало ему свою поддержку. Много времени спустя, 14 марта 1940 года, газета узнала, что г-н Зорге принят в Германскую ассоциацию прессы в качестве журналиста…

В ходе переписки с ним также выяснилось, что он часто посылает статьи в Германию через посольство. Более важным, однако, было впечатление, полученное и от переписки с г-ном Зорге, и от его журналистских работ, а именно, что он весьма серьезная и вдумчивая личность, одаренная как пониманием тонкостей газетной работы, так и политической проницательностью. Вдобавок из бесед с людьми, вернувшимися из Японии, стало ясно, что Зорге действительно пользуется глубоким уважением в посольстве и считается одним из самых информированных людей в Токио.

Однако никакого соглашения, которое повлекло бы более близкие отношения с г-ном Зорге, не заключалось. В нескольких письмах ему дали понять, что его работы высоко ценятся в редакции. Он не получал какой-либо фиксированной оплаты, а лишь гонорар за каждую статью и телеграмму в отдельности…»[338]

Вероятно, с другими газетами, для которых писал Зорге, складывались аналогичные отношения. Продираясь через особенности связи между Европой и Японией и бюрократические проволочки, он писал, писал много – только для «Франкфуртер цайтунг» в общей сложности 163 статьи, но в 1936 году было опубликовано только семь из них [339].

Нашему герою снова надо было придумывать объяснение средствам, на которые он живет, и каким-то образом поддерживать свой официальный статус журналиста. Похожие проблемы возникли и у «Бернгардта», которому все никак не удавалось открыть свое дело, и это выглядело подозрительным с точки зрения японских разрешительных органов. Зорге просил еще одного радиста и при этом умолял обратить внимание на такую бытовую «мелочь», о которой не подумали заранее в Центре, хотя она и сегодня важна для многих иностранцев, приезжающих в Японию: «Если иностранцы, то, пожалуйста, не слишком большого роста. Б[ернгардт] и я, мы обращаем повсюду на себя внимание большим ростом».

Конец письма был выдержан совсем в извинительно-трагических тонах:

«Мы здесь чрезвычайно нетерпеливы. Мы чрезвычайно угнетены тем фактом, что до сих пор не имеем связи… Мы все делаем, что в наших силах. На это Вы можете положиться. Однако положение чрезвычайно тяжелое и настолько новое, что я до сих пор ничего большего создать не мог. Просто чертовски тяжело здесь. С сердечным приветом всем вам.

Рамз.»[340].

Вместе с этим письмом Зорге отправил и большой доклад с общей оценкой военно-политического положения Японии – это было все, что он был способен дать в тот момент. Москву полученный материал не устроил категорически. Глава Разведывательного управления Берзин разнес его в пух и прах: «Рамзай нам ничего нового не дает… Не для того он послан, чтобы давал нам подобные доклады. Он должен давать совершенно другое, а именно конкретный материал о подготовке Японии к войне, о состоянии вооруженных сил Японии, их вооружении и т. д.». Прекрасно понимая, что у разведчика «еще нет источников, могущих дать документальный материал из частей и штабов», Берзин тем не менее требовал от него не менее фантастического результата:

«а) Конкретное освещение /с цифрами/ работы военных заводов;

б) обеспечение сырьем и топливом;

в) состояние жел[езных] дорог и морского транспорта;

г) постройка складов, баз, оборудование портов отгрузки;

д) организация и состояние ПВО;

е) состояние японской деревни и аграрный вопрос».

Берзину, будто бы никогда и не слышавшему о режиме секретности в переведенной на военные рельсы Японии, о ее полицейском контроле, с Арбата все виделось намного проще, чем обстояло на самом деле: «Освещение этих вопросов не требует агентуры, дающей документы; нужна агентура, наблюдающая за определенными пунктами, следящая по маршрутам и собирающая данные в официальных статистических и т. п. учреждениях или выясняющая ряд вопросов расспросами. Такую агентуру он уже может иметь… и работу должен давать серьезную, а не заметки журналиста». Начальник советской военной разведки как будто забыл, что ее легальной резидентуре в Японии годами не удавалось ответить на эти вопросы, и требовал их решения от разведчика, прибывшего в страну шесть месяцев назад, работавшего не за посольской стеной, а в открытом городе, на себе ощущавшего, какой огромной неразрешимой проблемой может оказаться просто высокий рост нелегала.

Присылка в Москву копии доклада посла Дирксена ничего не изменила, и Зорге слабо защищался, говоря о так и неналаженной радиосвязи и о невозможности грамотно легализовать радиста: «…должен подчеркнуть, что это все гораздо труднее и идет гораздо медленнее, чем мы этого желали и думали… Особенно трудно здесь из ничего кое-что создать…»[341] «Кое-что» это еще и связь с Одзаки, находившаяся пока в стадии становления. Мияги же, полгода назад вернувшийся в Японию после долгой жизни в Калифорнии, сам нуждался в адаптации к родине и только начал искать полезные контакты. По сути, Зорге в тот момент оставался один, без связи и без помощников. Именно поэтому «Рамзай» настойчиво просил подкрепления и еще одного радиста. В конце душного лета 1934 года в Токио прибыл немецкий еврей Гюнтер Штайн («Густав») – талантливый журналист, эмигрировавший в Англию, а затем завербованный в Берлине и получивший задание помочь Зорге. В будущем Штайна не без оснований будут подозревать в работе еще и на американцев с англичанами, а пока он приехал в качестве корреспондента крупнейших британских газет и вполне успешно легализовался (его жена Маргарет была христианским миссионером и в этом качестве тоже собирала информацию). Штайна, как и Зорге, по праву считали специалистом по японским делам, а его книга «Сделано в Японии» была издана не только в Европе, но и в Советском Союзе – издатели, конечно, не знали, кем является ее автор на самом деле. Со временем Штайн стал ценным помощником Зорге, хотя тот и отрицал на следствии принадлежность «Густава» к резидентуре «Рамзая»: «Он симпатизировал нам, но никогда не был настоящим членом моей группы. Однако практически он активно сотрудничал с нами.

Штейн был близко знаком с послом Дирксеном, которого знал еще с Москвы. Посол считал его умным человеком и значительной персоной. Кроме того, для нашей работы ценным было то, что у него как представителя британской газеты были связи с послом Великобритании. <…> Он мог добывать в посольстве информацию,