Сталинград. Как состоялся триумф Красной Армии - Майкл К. Джонс

Октябрь», нужно было идти как раз вдоль Волги, – рассказывает Мережко. – Именно на ее берегу собирались наши раненые для эвакуации, там мы получали боеприпасы и провизию, там располагался наш КП. И среди этого скопления блиндажей и убежищ, которые выглядели подобно ласточкиным гнездам на речном берегу, сидели наши солдаты. Одни из них чинили часы, другие шили сапоги, третьи ремонтировали или делали всевозможные вещи. В гуще боевых позиций это напоминало рынок».

Ночами, когда затихало немецкое наступление, «рынок» начинал оживать. «В нескольких сотнях метров от передовой протекала повседневная жизнь армии, – продолжает Мережко. – Наши солдаты знали, в каком из блиндажей на волжской набережной был хороший часовщик или сапожник, где можно было наточить нож и у кого стоял граммофон. Сбить немецкий самолет – это было не просто доблестью, но и источником трофеев. Мы знали, что куда приспособить. Особенно ценным было пластиковое покрытие кабины: из него можно было сделать мундштук или рукоятку для ножа. Наша «деревенька» разрасталась вдоль Волги».

Больше, чем что-либо другое, настроение солдат, изнуренных дневными боями, поднимала музыка. Мережко вспоминает: «Отступая через город, где было полно оставленных жильцами и взломанных квартир, мы все хотели найти какую-нибудь граммофонную пластинку. Пластинки были у нас на вес золота. К тому же у нас было не слишком много музыкальных инструментов. Нам больше всего нравились аккордеоны. Но у немцев их было очень мало, и сложно было захватить у них хотя бы один. Королем Сталинграда был граммофон. В нашей волжской «деревне» мы с особенным усердием искали граммофонные иглы. Они были для нас бесценны! Их затачивали с собой аккуратностью».

Коллективное пение возвращало Красную Армию к жизни, и даже немцы, чьи передовые позиции находились на отдалении лишь нескольких сотен метров, порою слушали его с любопытством. «Если у тебя был граммофон и пластинка с нашей любимой песней «Катюша», ты мог на время отсрочить немецкий обстрел, – добавляет Мережко, улыбаясь. – Иногда в боях наступали короткие перерывы. Однажды был случай, когда немцы вместо своих обычных угроз утопить нас в Волге стали кричать нам нечто совершенно другое: «Рус, играй «Катюша»! Тяжело было воспринять этот музыкальный заказ серьезно. Но один из красноармейцев тем не менее поставил эту пластинку в граммофон, и многие из наших ребят стали подпевать. Стрельба совершенно затихла, и немцы просто слушали. Затем, когда мелодия закончилась, обычный бедлам начался снова».

Потеря 62-й переправы

26 октября 1942 года последний русский водный путь на дальний берег Волги, 62-я переправа, оказался под устойчивым огнем врага. Немцы, продвинувшись от завода «Баррикады» до «Красного Октября», находились лишь в четырехстах метрах от нее. Видя это, их солдаты разразились радостными возгласами. Покончив с этой последней речной переправой, они были убеждены, что 62-я армия не сможет держаться дальше и битва будет окончена.

Вместо этого происшедшее побудило защитников города к последнему, чрезвычайному рывку. «Когда мы потеряли 62-ю переправу и больше не могли использовать ни переправ, ни понтонных мостов, что представляло собой величайший кризис обеспечения армии, – рассказывает Мережко, – немцы не верили, что мы сможем продолжать сражаться дальше. Но в каждой из наших дивизий тогда организовали собственную «группу переправы», и эти храбрецы на небольших лодках делали рискованные рейсы через реку по два-три раза за ночь, чтобы доставить продовольствие и боеприпасы. Эти небольшие лодки позволяли нам продолжать борьбу. Когда враги поняли, что мы предпринимаем, они бросили все силы на то, чтобы уничтожать их бомбардировкой с воздуха. Но в дневное время мы прятали их, зарывая в песок на берегу Волги, а ночью откапывали снова».

Положение Красной Армии выглядело отчаянным, но защитники города были решительно настроены выстоять. Даже подростки, усыновленные армией в качестве сынов полка, переплывали реку на плотах с грузами.

Становилось чрезвычайно сложно эвакуировать из города раненых.

«Мне запомнилась одна из наших медсестер, Вера Заволовская, перетаскивавшая наших раненых к волжской набережной, – рассказывает Константин Казарин. – Когда немцы приблизились, ей было приказано перестать делать это. Такие действия были просто слишком опасны. Но она осталась на эвакопункте, заботясь о раненых под страшной бомбежкой. Чуйков услышал об этом и лично прибыл туда.

– Я приказал тебе остановиться, – сказал он. – Почему ты не подчинилась мне?

Она ответила:

– Товарищ командующий, наши раненые умирают здесь. Я хочу помочь.

Чуйков смотрел на нее некоторое время, а затем сделал шаг вперед и обнял ее.

– Ты права, – сказал он. – Мы должны продолжать стараться».

Очень немногое можно было сделать. Мережко вспоминает: «Мы оказывали элементарную первую помощь тем, кто лежал на набережной. Людям приходилось ждать день за днем, но лодок, чтобы переправить их через Волгу, не появлялось. Некоторых мы привязывали к плотам и сплавляли вниз по реке в надежде, что кто-нибудь им поможет. Но большинство умирало на берегу реки. У нас не было времени делать кресты, мы просто вырывали большие ямы и хоронили их всех».

Но страдания и ужасные потери только подогревали решимость защитников Сталинграда. Теперь в Красной Армии по-новому салютовали погибшим товарищам: делая залпы и батарейные очереди «не в воздух, а по немцам».

Как закалялась сталь

Завод «Красный Октябрь» стал местом жесточайших боев. Мережко рассказывает: «Там шли особенно интенсивные бои. КП командира одного из полков располагался в плавильной печи прямо на передовой. Он сам стрелял из 120-миллиметрового орудия и звонил, спрашивая: «Я верно прицелился?» Солдаты, командиры батальонов и полков – все перемешались, активно участвуя в боях».

23 октября 1942 года, когда началась атака на завод «Красный Октябрь», Паулюс ввел в бой свою последнюю свежую дивизию – 79-ю пехотную. Время решает все. И это решение глубоко озадачивает. Почему не раньше? За несколько дней до этого, 15 октября, Чуйков опасался продвижения вперед этой дивизии, понимая, что в этом случае он почти наверняка будет разбит. Вместо этого Паулюс придержал ее, и события последних дней оказали огромное влияние на веру в себя и убежденность обеих противоборствующих сторон.

Если бы Паулюс ввел новую дивизию в разгар свирепых боев за Тракторный завод, вполне вероятно, что в октябре 1942-го он одержал бы победу. Чуйков знал это. Но осторожность немецкого командующего и его методичность диктовали ему решение придержать резервы, чтобы использовать их позднее для укрепления позиций, когда Тракторный завод и «Баррикады» будут взяты. Столь методичная тактика имеет свои сильные стороны. Однако здесь она привела к тому, что судьбоносный момент был упущен Паулюсом.

Немецкий офицер 79-й дивизии подполковник Ричард Вольф веско критикует скрупулезный, но излишне регламентирующий стиль командования Паулюса: «Независимое изменение плана, такое, например,