Раневская - Глеб Анатольевич Скороходов

пошла в театр. И увидела чудо: актрису – саму женственность, с удивительной, лебединой шеей, хрупкими руками и голосом, который я не знаю, с чем можно сравнить. Это была Павла Леонтьевна Вульф. Ее называли второй Комиссаржевской.

Ночью в холодной гостинице я ни о чем, кроме сцены, думать уже не могла. А наутро, раздобыв в театре адрес – тогда это не составило никакого труда, – отправилась к своему новому кумиру. Самое смешное, что Павла Леонтьевна, оказалось, жила в той же гостинице, где остановилась и я, но только не в узком пенале с рукомойником, как у меня, а в роскошном «люксе».

Меня впустили в номер, и я так растерялась, увидев живого ангела, что, получив приглашение садиться, плюхнулась не в кресло, а на низенький кофейный столик, к счастью ничего не повредив. Смех Павлы Леонтьевны, переливчатый, как колокольчик, привел меня в себя. И когда я сказала ей, что мечтаю о сцене и хотела бы учиться у нее («Сочту за самое большое счастье, если вы согласитесь!») – так примерно выразилась я, а она вдруг сразу согласилась, не жеманничая, не размышляя, и предложила мне приготовить два отрывка из идущих в ростовском театре пьес, я поняла: это судьба. От того, что тебе написано на роду, не уйти.

Сэвидж со стенда Шанель

До нового сезона еще месяц, но Ф. Г. позвонила из дома отдыха:

– Голубчик, найдите время, привезите мне мою роль – Евдокия даст ее вам. «Сэвидж» лежит на столике возле зеркала. А то я так наотдыхалась, что забыла свою профессию и не помню – никто эта американская дама, ни что она говорит. Заодно и побеседуем: свежий воздух начинает меня сводить с ума.

В электричке я перелистал тот самый альбом, который Ф. Г. беззвучно читала перед каждым спектаклем. Тогда он с переписанной от руки ролью был девственно чист. Теперь его не узнать: на полях, на оборотных сторонах листов – заметки, отдельные фразы, обведенные овалом, указания. Последовательность их появления не установить, да и так ли важно это?

Только титульный лист остался неизменным: монограмма «FR», которой Ф. Г. обычно надписывает свои книги, и заголовок «Миссис Сэвидж».

– Как хорошо, что вы приехали, – радостно встретила Ф. Г. – Сегодня рассказали чудный анекдот. Про меня. Немного грубоватый, но точный.

«Приходит к врачу пациентка:

– Доктор, что со мной творится? Чувствую, постоянно чего-то не хватает. Позавтракаю – то же чувство, съем второй завтрак – опять. Пообедаю – чего-то не хватает, пополдничаю – то же самое. Поужинаю, поем перед сном – снова чего-то не хватает!

– Жопы вам второй не хватает! – сказал доктор».

Мы смеемся, а Ф. Г.:

– Вы ничего не замечаете, а я уже дважды за прошлый сезон расширяла юбку. И здесь опять прибавила, хоть и стараюсь есть меньше, и хожу каждый день до одурения – по часу! Моя реплика в «Сэвидж» – «Это было, когда я еще пыталась похудеть!» – теперь вызовет гомерический хохот.

Она взяла альбом с ролью и стала разглядывать его.

– Вы обнаружили следы исканий моего места в искусстве? – улыбнулась она. – Переписали бы мои подпорки в свою тетрадь: может быть, это приоткроет страшную тайну – работу Раневской над ролью. А тайны, собственно, нет. Есть хаос, который непонятно как складывается в характер. Хаос, без которого роль мертва и нет простора для фантазии.

Я никогда не заведу учеников. Чему их учить, если у меня все не как у людей. Вот говорят: «Знает он роль назубок, разбуди среди ночи – прочтет любой монолог!» А по-моему, это ужасно! Раневская вовсе не обязана держать всю роль в голове. Ежечасно и ежесекундно. От этого с ума сойти можно. Я должна знать ее, только когда становлюсь миссис Сэвидж. Для меня тут и защитная реакция – сохранить свежесть текста, не заболтать его.

– А зачем вы переписали роль от руки? В этом тоже тайный смысл? – спросил я.

– Есть, – ответила Ф. Г. – Есть, как ни странно. Пока не перепишу всю роль своей рукой, она не моя. Да и на этих листках из машинки где бы я разместила свои подпорки?!

Вот некоторые из них.

* * *

«Как это ни странно, к работе над Сэвидж я мысленно взяла слова Маркса: „Я смеюсь над так называемыми „практическими“ людьми, их премудростью.

Если хочешь быть скотиной, конечно, можно повернуться спиной к мукам человечества и заботиться о своей собственной шкуре“».

* * *

«„Exegi monumentum!“. Вергилий».

«„Трудно по виду определить ее возраст. Ее лукавое лицо – моложаво, глаза живые, ясные. На лице заметна тень улыбки – это придает ей шутливый вид, даже когда она сердится. Седые волосы сияют, подкрашенные синькой. Они хорошо уложены. Одета нарядно“. – Миллионерша со стенда Шанель!!!» (Оценка Ф. Г. авторской ремарки. – Г. С.)

* * *

«Я не знала, куда мне девать себя, чем заняться. Я так наслаждалась, мне так нравилось играть на сцене».

* * *

«Краткость – душа ума». Шекспир.

* * *

«Человек, помогай себе сам!». Бетховен.

* * *

«Почему это люди так себя любят? Что в них хорошего?

Для меня секрет смеха – только в совокупности таланта драматурга, актера, режиссера. Если кто-то выпадает из этого звена – все идет прахом. Гений Чаплина – совокупность в нем актера, драматурга, режиссера и чудесного человека».

* * *

«Потребность быть полезной, нужной они считают моим безумием».

* * *

«– Мне плохо – сердце. Необходимо немедленно сделать педикюр!

– Зачем?

– А вдруг умру, как же без педикюра?!»

* * *

«Безумным легче довериться. Они не предадут».

* * *

«Я видеть вблизи себя хочу лишь толстяков. Худые люди могут быть опасны». Шекспир.

Дело не в литературе

– Жаль, что вы не посмотрели «Опасные гастроли», – сказал я в следующий приезд в «Подмосковье».

– Неужели это так интересно?

– По-моему, это блестящий образец смеси революции и кафешантана, банальностей и революционной фразы, примитива и претензии на философские афоризмы, то есть образец пошлости в конечном итоге.

– А разве на самом деле революция не была такой? Анна Андреевна назвала ее как-то «самодержавием в пролетарских одеждах», «кровавым карнавалом» с одним результатом: с чем боролись, на то и напоролись. Но я не поняла, почему именно мне нужно было смотреть этот шедевр пошлости? Или вы думаете, что я на своем веку мало видела подобных? Мне так немного осталось, дорогой вы мой, что я уже не имею права тратить время не только