Дневник. 1964-1972 - Александр Константинович Гладков

Встретили Новый год у Кузиных.[1] М ного выпил, но так как и много ел, то чувствовал себя в форме. Пить я еще умею. <…>

4 янв. С трудом и неохотно заставил себя думать о сценарии.[2] Кое-что начинает видеться, но ждать вдохновенья уже некогда: надо писать… <…> К середине дня написал первые 2 страницы сценария. Но их должно быть 80. Конечно, начать — это большое дело. Если верно начато, дальше все пойдет легче. Больше не могу себе позволить уже никаких колебаний и творческих сомнений. Нравится, или не нравится — нужно идти вперед… <…> Всего за день написал 11 страниц. Это неплохо, но, правда, это все было давно продумано, хотя конечно кое-что я изменил. И все-таки неплохо, конечно я имею в виду количество.

5 янв. <…> Перечел написанное вчера из сценария. Это не так хорошо: просто я обрадовался вчера, что дело сдвинулось.

К ночи написал 10 страниц (стандартных, т. е. моих 5).[3] В се как-то вяловато кажется, но с экспозицией покончено.

6 янв. <…> Лева <Левицкий> пишет, что дело с напечатанием «Ракового корпуса» затормозилось, вероятно потому что автор не идет на какие-то поправки и сокращения, касающиеся темы сталинских репрессий. Его ждут в журнале, а он не едет, видимо не желая даже вступать в переговоры.

<…> Хвалебное письмо Зингермана и бранная рецензия на фильм…[4] «Моча в норме», как любит говорить Надежда Яковлевна <Мандельштам> или — «Вальс "Жизнь артиста“», как некогда говорил я сам.

7 и 8 янв. <…> В частности, Гинзбург обвиняется в пересылке в Англию отчета о деле Синявского.[5] <…>

9 янв. <…> Главное обвинение видимо связь с НТС, эмигрантской организацией в Западной Германии. <…>

10 янв. Начал уставать, но сделано, что ни говори, уже более двух третей всей работы. Концы я всегда пишу быстро. Это не так хорошо, как могло бы быть, но и не так плохо, как тоже «могло быть», учитывая то, что фактически начал писать 4 января, и потом один день пропустил. Т. е. два с лишним листа художественного сценария я написал за 5 дней. Быстрее я кажется никогда не работал. Теперь подошел к кульминации, но боюсь, что тут будет пшик. <…>

Вечером вымыл голову и принял ванну.

Умер писатель Кирилл Андреев.[6]

11 янв. <…> Начало пятого. Стучал, не отрываясь, и настучал почти семь страниц. Вплотную подошел к финалу. Еще 3–4 страницы и сценарий закончен. Придумал «монолог Пешкова» на тексте одного замечательного письма Горького к Е. П. Пешковой от мая 1896 года. Это может выйти прекрасно, если… если хорошо сделать режиссерски и хорошо сыграть. Но главное, это дает мне возможность текстом самого Горького защититься от упреков в противоречивости его, таким как он у меня написан.

<…> Будто бы более 30 «представителей сов. и нтеллигенции» потребовали гласного суда и полной информации в письмах к Косыгину и Подгорному. Пока названо 5 имен подписавших письмо: В. Аксенов, Белла Ахмадулина, проф. Пинский, художник Вайнберг и математик Шахнарович (кажется), проф. МГУ, лауреат Ленинской премии.[7] (Из этих 5 я знаком с четырьмя…)

20 янв. <…> Здесь в доме все нервно и тяжело. Неурядицы с сыном <…> Эмма[8] переносит и на наши отношения, и требуется много выдержки и такта, чтобы сохранять равновесие. Вечером — долгое объяснение на кухне. <…>

27 янв. <…> Меня поместили на афишу вечера памяти А. Платонова 31-го.[9]

Вечером едем с Левой к Н. Я. <Мандельштам>. Там Наталья Ивановна Столярова. Она была свидетельницей на недавнем процессе. Н. Я. заново пишет воспоминания об Ахматовой.

Уходим скорее, чем предполагали.

<…> Сюжет построен хорошо[10], но все как-то слишком «построено» и рассчитано: весь роман несколько геометричен, стреляют все ружья: нет того избытка богатства таланта, которого так много в «В круге первом». <…>

29 янв. <…> По слухам печатанию «Ракового корпуса» воспротивились Федин и Шолохов. Будто бы Солженицын болен.

1 фев. <…> Во вчерашней «Лит< ературной > газете» рецензия Олега Михайлова на книгу стихов В. Шаламова. Она давно уже лежала в редакц ии и ее не печатали, так как Шаламова стали издавать за границей и хвалить там же. И если ее напечатали, стало быть, это что-то значит, какой-то тактический ход…

2 фев. <…> Получил в Лавке 1-й том Стивенсона, любимого моего писателя. <…>

4 фев. (Дискуссия в «Вопр <осах > лит< ерату > ры» о Катаеве. — М. М.) Статья Сарнова[11] самая неверная. <…> Сарнов очень узко прочел Катаева и предубежденно: он верно строит критическую модель «Святого колодца» (но уже не понял «Травы забвения»), но выводы из нее делает неверные и поверхностные. Он буквалист и часто даже не понимает сложных тропов: просто не умеет их прочесть. И у него нет того хоботка, которым берут с цветка мед. Он прозаичен по самому складу своего мышления. Долгие упражнения в жанре пародии его испортили: ему как в старом анекдоте кажется, что у бабы только «сверху зап …. овано»: а требование в наше время от художника (дважды повторенное в качестве главного вывода статьи) гармоничности души могло бы показаться наивностью, но это еще хуже. Если литературный кумир Сарнова Маршак <…>.

7 фев. <…> Не дозвонился до Л. Я. Гинзбург. <…>

8 фев. <…> Вечером принимал ванну и т. п.

Вчера вечером по просьбе Эммы прочитал пьесу Горького «Последние». Как она удивительно связывается с нашими днями. <…>

9 фев. <…> Условился с Л. Я. Гинзбу рг встр етиться 14-го. Она уже читает корректуру Мандельштама.[12] <…>

12 фев. Закончил, переписал и еще раз переклеил статью о повестях Катаева и критике Сарнова. Написал ее искренне, но не могу окончательно решить: стоит ли ее печатать. Сарнов мне не близкий друг, но перспектива испортить отношения с человеком, в общем балансе скорее симпатичным, мне не мила.[13] П олучилось приблизительно пол-листа, немного больше, чем просила Кацева.[14] <…>

А вообще-то я сам себе малость надоел. Что-то хочется изменить — в себе или рядом с собой…

Довольно тепло.

15 фев. <…> Визы на книгу Мандельштама уже все получены, в последний момент вставили еще три стихотворения, Л. Я. читает корректуру и скоро она пойдет в производство.

16 фев. <…> Уже вышел 3-й том собрания Стивенсона. Перелистал и немного почитал. Какой это чудесный писатель. Впервые я его узнал в Озябликове[15] летом 1923 года, м. б. в самое лучшее лето