Уильям Питт. Вечно Младший - Мурат Магометович Куриев

Поведение Питта вплоть до начала 1804 года будут критиковать. И тогда, и впоследствии. Причем как сторонники, так и противники. Что за бездействие? Он критикует правительство, но не присоединяется к оппозиции! О, этого он совсем не хотел. Когда вопрос об оппозиции задали Каннингу, он ответил очень просто: «Человек, который восемнадцать лет был министром, не может быть хорошим оппозиционером». Вообще-то, может. Но не Питт, который очень не хотел связывать себя обязательствами.

Правительство на грани краха, расклады, ввиду предстоящих событий, стремительно меняются. Гренвилл заключает союз с Фоксом! Гренвилл, который, казалось бы, ненавидел Фокса лютой ненавистью. Питт, несмотря на прежние разногласия, намерен обязательно включить Гренвилла в состав правительства, если он все же его сформирует. А Гренвилл откажется идти без Фокса!

Питт этого не желает категорически. А придется! Чтобы, как он хочет, у страны было действительно сильное коалиционное правительство, нужно включать в список и Фокса.

В апреле 1804 года Аддингтон уходит в отставку. Переговоры между Питтом и королем осуществляет лорд-канцлер граф Элдон. Питт отдает ему первый список кандидатур. Элдон отвозит его королю. В списке Фокс и Гренвилл. Георг сразу отвергает его. Новый список. В дополнение к нему Питт пишет королю большое письмо, в котором пытается объяснить свой выбор. Фокс снова есть? Король говорит: «Да я предпочел бы гражданскую войну Фоксу!»

В конце концов Георг согласится на Гренвилла, но Фокс… Нет. «Торговля» дорого обойдется Питту. Он не сумеет привлечь в кабинет министров многих из тех, кого хотел. Сам Питт, и уже вопреки желанию короля, не возьмет в правительство главу Адмиралтейства адмирала Джервиса, лорда Сент-Винсента. На то у него были свои причины. В результате, как считают эксперты, Питт получит довольно слабое правительство. Англичане все равно выдохнули с облегчением – Он вернулся!

Глава третья. О пользе заговоров и вреде хорошо продуманных планов

Еще до знаменитой «сцены гнева» с послом Уитвортом, 18 февраля 1803 года, Бонапарт пригласил британского дипломата для беседы тет-а-тет. Первый консул нарисовал Уитворту безрадостную картину:

«Начнись у меня война с Австрией, я, конечно, сумею найти дорогу в Вену. Начнись война с вами, я отниму у вас всех союзников на континенте, закрою вам доступ к материку от Балтийского моря до Тарентского залива. Вы будете блокировать нас, но и я буду вас блокировать, вы превратите материк в тюрьму для нас, а я сделаю для вас тюрьму из океана.

Однако для развязки дела нужно будет употребить огромные средства: создать армию в 150 тысяч человек, громадную флотилию, отважиться переплыть пролив и, возможно, оставить на дне моря мое счастье, мою славу и саму жизнь. Высадка в Англии – полнейшее безумие, милорд!»

Здесь Уитворт мог бы и слегка успокоиться, но Бонапарт продолжил. Он подробно перечислил все трудности и опасности подобного предприятия, выдержал эффектную паузу и закончил:

«Несмотря на все это, милорд, сколь ни велико подобное безрассудство, я готов пойти на него, если меня к этому принудят. Я рискну и своими войсками, и собой. Судите же сами: сейчас я силен, счастлив и спокоен; должен ли я рисковать этим в таком предприятии? И откровенен ли я, когда говорю, что желаю сохранить мир?… И для вас, и для меня будет лучше, если вы выполните условия нашего договора. Будьте честны со мной, я отвечу тем же и постараюсь примирить наши интересы, насколько это возможно. Какую власть мы бы имели над миром, если бы нам удалось связать узами дружбы два наших народа! У вас есть флот, какого мне не завести у себя и в десять лет при непрерывных усилиях и с вложением всех моих средств. Зато у меня есть полумиллионное войско, готовое идти под моим началом повсюду, куда мне вздумается вести его. Вы повелители морей, я повелитель на суше. Постараемся же лучше объединиться, чем воевать друг с другом, и наша воля будет управлять судьбами мира».

Оба собеседника не верили ни в длительный и прочный мир, ни тем более в союз, но главное – Бонапарт четко обозначил перспективу. С «безумием», которое вполне может стать реальностью. Уитворт, разумеется, немедленно сообщил об этом в Лондон. Верить, не верить? Были и те, и другие. «Неверующих» поначалу больше. Причем как в Англии, так и во Франции. Вот что думал об этом сам Наполеон.

На Святой Елене он любил беседовать с графом Лас-Казом об «английских делах». Лас-Каз провел в эмиграции в Лондоне несколько лет, и император считал его экспертом. Живо расспрашивал обо всем – традициях, нравах, отдельных людях. Однажды он задал графу вопрос – сильно ли боялись англичане французского вторжения, каково было общее настроение в Англии в то время?

«“Сир, – ответил я, – об этом я ничего вам сказать не могу: в то время я уже вернулся во Францию (сразу после заключения Амьенского мира. – М. К.). Но в парижских светских салонах мы от всего сердца смеялись над идеей вторжения в Англию; и англичане, находившиеся тогда в Париже, смеялись вместе с нами. Рассказывали, что даже актер Брюне смеялся над этим планом и вы посадили его в тюрьму за то, что он был настолько дерзок, что в одной из своих ролей позволил себе положить ореховую скорлупу в таз с водой, назвав все это маневрами своей маленькой флотилии”. – “Ну что ж! – ответил император. – Вы могли смеяться в Париже, но Питт в Лондоне не смеялся. Он вскоре понял всю опасность, нависшую над Англией, и поэтому противопоставил мне коалицию войск союзников в тот момент, когда я собрал свою армию для нанесения решающего удара. Никогда английские олигархи не подвергались большей опасности”».

Питт не смеялся. Питт понимал. Он действительно относился к угрозе вторжения очень серьезно, даже тогда, когда она существовала скорее в теории. Питт был одним из немногих, кто едва ли не с самого начала считал, что амбициозность Бонапарта не знает границ. Питт многое понимал, а Наполеона, возможно, лучше всех. На наш взгляд, именно в этом состоит причина особого отношения Наполеона к Питту. Повторю, Уильяма Питта Младшего император считал своим самым серьезным противником, имея на то основания. В событиях 1804–1805 годов главное противостояние – этих двоих, властелина Франции и британского премьера.

…В 1792 году Георг III