Томас С. Элиот. Поэт Чистилища - Сергей Владимирович Соловьев

Непроницаемость порой нарушалась лишь со старыми друзьями. По мнению Л. Гордон, «любая запись в дневнике Вирджинии Вулф, после того как она поболтала с Элиотом, говорит нам больше, чем нагромождения тривиальностей у Хейуорда»[550]. (Не надо все же недооценивать растущего доверия, которое Элиот испытывал к Хейуорду—15 февраля 1938 г. он назначил его своим «литературным душеприказчиком» на случай внезапной смерти[551].)

Даже склонность Элиота к ребяческим шуткам «для друзей» служила скорее одной из масок. Он мог, например, устроить взрыв петарды (по случаю 4 июля) под стулом Дж. Фейбера на заседании совета директоров.

Для широкой публики годилась маска литературного авторитета. Годы модернистов-ниспровергателей остались позади, тридцатые годы – другая эпоха. Но заработанная тогда репутация помогала держать дистанцию. Под ней – маска делового человека, одного из директоров издательства. Еще глубже – чудаковатого Мастера, готового, чтобы отдохнуть от трудов, развлекаться в компании друзей.

Некоторые маски смотрели в другую сторону. Элиот хорошо относился к детям и любил роль «друга дома». Пример – отношения с семьей Тэнди, завязавшиеся в середине 1930-х годов.

У Джеффри и Дорис Тэнди («Полли») было трое детей. Полли с детьми жила в коттедже недалеко от Лондона. Муж ее работал в Лондоне, в Музее естественной истории, а позже – диктором на Би-Би-си. Вероятно, Элиот познакомился с Джеффри просто как с партнером по выпивке. Элиот алкоголиком не стал, а Тэнди с годами все глубже погружался в волны алкоголизма. Не был он и верным мужем. Позже, в конце войны, семья окончательно распалась.

В тридцатых годах Элиот нередко гостил у Тэнди в Hope Cottage («коттедже Надежды»), играя роль «доброго дядюшки». Именно для детей Тэнди он написал «Кошек», ныне самое популярное из его произведений[552]. «Кошки» посвящались Элисон, средней дочке Тэнди – Элиот был ее крестным. Ей он посвятил также шутливое стихотворение, элегию о молочных зубах. Старый Опоссум утешает девочку: у нее появятся новые зубки, в то время как он теряет по два зуба в год и вскоре ему потребуется вставная челюсть. Позже он оплачивал школу для двух дочерей Полли.

За два года до публикации Дж. Тэнди читал «Кошек» по радио.

С 1934-го по 1963 год Элиот написал не менее 140 писем, адресованных «Поллитэнди», играя роль «старого чудака», хотя иногда давал понять, что знает о трудной жизни Полли, оказавшейся замужем за гулякой и пьяницей. Подписывался он инициалами TP, т. е. «Tom Possum».

Полли была намного моложе Элиота, но охотно принимала на себя «материнскую» роль. Как «простая деревенская женщина», добросердечная и религиозная, она посылала ему свежие продукты, цветочные композиции на Рождество (весенние цветы во мху), вязала пуловер, могла даже послать по почте забытые шлепанцы, а в другой раз подарить новые. В письмах к ней Элиот мог шутя, но с одобрением отметить, в викторианском стиле, «мужчине меч, а женщине вязанье». Однако шутливая поза помогала ему поддерживать дистанцию.

Л. Гордон выразительно комментирует эту «многослойность» масок: «Похоже, что большинство людей, писавших мемуары об Элиоте, которого они “знали”, испытывали триумф, проникнув за величественный фасад и встретившись там с шутником, но они и близко не подходили к скрытой его жизни. Оболочкой ее служил еще один набор ритуалов: ежедневные молитвы в церкви Святого Стефана на Глостерской дороге. В 1934 г. он стал старостой при викарии»[553].

Мы только что упоминали цикл «Кошки». Забегая немного вперед, стоит отметить, что в нем тоже нашла свое выражение эта удивительная «многослойность» Элиота.

Написаны эти стихи были для знакомых, для детей Тэнди и Фейберов. Написаны виртуозно, и своей цели – развлечь – он, конечно, достиг (они об этом с теплом вспоминали, когда выросли). Элиот до старости легко находил общий язык с детьми.

Позже оказалось, что многое в них доступно и понятно самой широкой публике. Лучшее доказательство – мюзикл «Кошки» на музыку Эндрю Ллойд Уэббера и на стихи Элиота, поставленный впервые в 1981 году, и до сих пор остающийся одним из самых популярных во всем мире.

(В мюзикл попали не только стихи из «Книги о практических кошечках…» – в арии «Memory», ставшей хитом, использовались также строки из «Прелюдов» и «Рапсодии о ветренной ночи».)

Но есть в цикле Элиота и эзотерический слой – например, «Знанье кошачьих имен» («The Naming of Cats») или «Как обратиться к коту» («Ad-dressing of Cats») в конце. Глубинное знание театральной жизни отразилось в стихотворении про театрального кота Гуса.

Кот по имени Второзаконие может быть древним, но напоминает о том, что библейские древности вовсе не древности (недаром в мюзикле именно он решает, кому из котов попасть на «кошачье небо»).

Издательский кот Морган – это в какой-то степени сам Элиот. Ему, правда, не нашлось места в мюзикле, но в издательстве без него не обойтись:

И если вам нужен мистер Фейбер

Или же, может, сам мистер Фейбер[554],

Ценный совет я даю вам даром:

Сведите дружбу с котом-швейцаром

По имени Морган.

3

Поэзия Элиота позволяет больше узнать о скрытой жизни его духа. Именно там он чувствовал себя равным своему внутреннему «я» и высказывался с наибольшей прямотой, хотя и утверждал, что поэзия не должна быть личной.

«Кориолана» он бросил незавершенным.

Толчок для возвращения к творчеству ему дали единоверцы. Его пригласили написать хоровые партии для театрализованного представления на тему истории англиканской церкви.

И Элиот, с трудом, наподобие автомобиля, плохо заводящегося на морозе, но выполнил поставленную перед ним задачу.

Хоровой цикл получил название «Скала», «The Rock». Очевиден намек на святого Петра, прозванного «камнем Церкви».

Из предисловия к первому изданию: «Я не могу рассматривать себя как автора ‘‘пьесы’’, но только слов, здесь напечатанных <…> я могу считаться автором только одной сцены: за эту сцену и, разумеется, за чувства, выраженные в хорах, я должен принять на себя полную ответственность»[555].

В цикле много философии с теологией, выраженных в популярной форме. Много язвительных замечаний по поводу современности:

Где Жизнь, которую мы утратили в проживании?

Где Мудрость, которую мы утратили в знании?

Где знание, которое мы утратили в информации?

В цикле на удивление много социального – например, есть хор рабочих и хор безработных. Это характерная черта эпохи.

Важное место занимает полемика с властями, желавшими убрать «лишние» церкви из Сити и вообще из Лондона. Но есть