Краснофлотцы - Артем Владимирович Драбкин

него и через велосипед упала. А Вася забылся и говорит: «Извиняй, барышня». У нее глаза сделались такими большими, и она сразу вскочила на велосипед и поехала. У ребят автоматы были. Но Вася не дал стрелять: мол, красивая девка. Так красивая девка сразу донесла, и их гоняли целую неделю. Они сидели в болоте или в озере в камышах и там дышали. Их собаками гоняли.

О водолазной разведке что-то слышали?

Знали что-то, конечно, об этом. Но мы больше после войны про это узнавали. Дело в том, что, когда 25 декабря 1944-го мы брали остров Рухну десантом, там были водолазы. Мы там застряли на четыре месяца до апреля 1945 года, потому что в Данценштиль прибыл уже гарнизон, в котором люди в горячке забыли о связи. И мне поступило указание остаться на острове и обеспечивать связь. И я там примерно до 25 апреля 1945 года находился. С маяка мы просматривали все. У немцев группировка была. Но я говорил об этом уже.

Подчинялись кому вы в основном?

Направляющими у нас были майор Сычев и капитан 3-го ранга Кузнецов. На одной операции один был, на другой операции другой. А начальником всего нашего разведотдела был Фрумкин такой. Я от него был далек, он начальником отдела был. Но я с ним переписку имел в послевоенное время. У меня, по-моему, здесь дома есть его письма. Толковый был начальник разведотдела.

Больше никто не выходил с вами на связь?

В основном нет, только они в основном выходили на связь.

В разведотделе штаба приходилось бывать?

Вообще-то мы в штабе не были. Мы даже и не знали, где этот штаб. Это было под большим секретом, и мы не допускались до этого.

Случаи предательства в штабе были? Чтобы немцы засылали своих агентов?

Нет. Над этим работали разведчики.

Что о своих напарниках можете сказать?

Ну, моих напарников почти не осталось в живых. Хорошие ребята были. Ну что о них можно сказать? Мы тоже не рассказывали друг другу о себе, это было не принято, да и нельзя было этого делать. То есть не рекомендовалось. Коля, Вася, Миша, там то-то и то-то, вот на таком уровне было общение. Мы месяц обычно вместе на задание ходили. Вот я знал, например, что мой напарник был Ефремов Иван. Он был упорный, хотя малограмотный. В карте не разбирался, но говорил, что вот нужно идти туда-то. Вплоть до того доходило, что чуть ли не подеремся из-за этого. В конце концов кончалось тем, что он идет туда, а я иду туда. Потом догоняет и говорит: «Да, ты прав».

Он был старший?

Сначала он был старший. А после ему дали другого напарника, и мне другого напарника. И там я был уже старшим. А так этот мой основной напарник Ефремов потом погиб. Ему, в общем, дали другого напарника, Губина, и их выбросили в Эстонию. Они возвращались через Чудское озеро зимой. И когда вышли на лед, немцы открыли пулеметный огонь по ним. Значит, Ефремов погиб тогда. Губин вернулся. Ну, в общем, они бежали с берега в глубь озера. Ефремов погиб, а Губин вернулся и забрал с собой радиостанцию. Как там это фактически было, никто не знает. А второй мой напарник, Долгшин Гриша, получил ранение. Случайное это было у него ранение. Получилось это так. В общем, у него друзья были. И мы должны были ехать на аэродром для выброски. И они в этот момент вдруг решили поменяться своими пистолетами. Обменялись пистолетами. И у Гриши каким-то образом оказался патрон в канале ствола. Случайное нажатие, и он получил пулю в таз. Он остался жив, но после этого в операциях не участвовал. Он был до этого основной напарник Федорова Володи, который стал Героем Советского Союза. А мне дали напарником Илью Тимофеева. Вот жив он или нет, я не знаю. Он был моложе меня. Я помню, как его ко мне назначили. Операции нельзя было тогда срывать. А я, когда Гришу ранило, помню, что-то расстроился, пошел, вышел на шоссе. В Лахте шоссе проходило на Ленинград — Сестрорецк. В расстроенных чувствах я тогда шел. Думал: «Ну вот, операция сорвалась». И вдруг бежит один парень и мне кричит: «Вернись!». Я возвращаюсь, а Сычев мне говорит: «Вот мы даем тебе человека — Трофимова Илью». Но он сразу мне сказал, что его не проверял: кто он такой, что он такой. Он сказал мне об этом. Поэтому он сказал мне тогда же: «Заметишь что-то не то — ну шлепни его там, и весь разговор». Но он оказался хороший парень, знающий эстонский язык еще в придачу. «Да Мишка! — говорил он мне. — Ну пойдем к девкам в деревню». Я: «Да ты что?» — «А что?»

А было ли понятие — опыт в разведке?

Понимаешь, у нас не было такого, чтобы кто-то опытный пришел и начал рассказывать, как и где он был, что делал и так далее, этого нельзя было делать. Ну, просто знали, что он был заброшен туда-то, задание выполнил, вернулся, значит, нормально. Или знали, допустим, что его послали, а он не вернулся. Связь прервалась, и он не вернулся. Значит, пропал без вести. Вот на таком уровне знали все.

Чем кормили разведчиков?

Нормально кормили.

А чем?

Ну, во-первых, флотский паек и дополнительный паек были. Во-вторых, во время подготовки нам давали шоколад, сгущенное молоко, масло, шпик, консервы американские…

Если разведчики удачно возвращались с задания, это как-то отмечалось?

Нет, тихо и спокойно проходило у нас. Как обычно. Во время подготовки к заданию и в то время, когда отчеты делали, находились на конспиративных квартирах. А так потом после этого все в отряде находились.

Кстати, а как организовывались эти конспиративные квартиры?

Как организовывались? Ну привозили тебя на конспиративную квартиру. Там женщина была, которая убирала за тобою, готовила тебе обед и все. Туда приходили офицеры, которые готовили тебя к заданию, натаскивали тебя. Желательно было меньше выходить на улицу и ни в коем случае не сообщать своим, где ты находишься.

Подписку о неразглашении давали?

Нет, этого не было. Но просто было сказано, что нельзя об этом говорить.

А размещались где Вы с отрядом?

В разных местах: и в Ленинграде, и в Борисовой гриве, но больше всего в Лахте. Лахта, Ольгино — это побережье Финского залива. Там мы в основном и находились.