Самуил Алёшин - Воспоминания "Встречи на грешной земле"

Попавшись сам, я решил отыграться на ком-нибудь другом. И, естественно, выбрал Таню. Увы, я не учел существующую к тому времени свою власть над умом и сердцем девочки. А потому, дав ей молоток и подставив голову, заранее улыбнулся, предвкушая легкую победу. ...Когда я пришел в себя, то с трудом разглядел Таню.

Она стояла с опущенным молотком и остолбенев смотрела на мою перекошенную физиономию. Очевидно, только кривая улыбка на моем лице удерживала ее от того, чтобы не разразиться оглушительным плачем.

Однако в голове у меня продолжало гудеть, и все вокруг плыло перед глазами. Наконец, наладив полуоткрытым ртом дыхание, я нашел в себе силы прошептать: «Как видишь... все в порядке...» После чего пошатываясь направился к дому.

Ужас, охвативший маму при взгляде на чудовищную шишку, молниеносно выскочившую на моей голове, имел столь же гомерические размеры.

Одновременно ругая и целуя меня, мама тут же приложила к шишке мокрый ледяной компресс, обливая слезами оставшиеся сухие места. При этом мама попыталась выяснить, как все-таки травма возникла. Но тут я стоял насмерть. И это, едва ли, не огорчало маму даже больше, чем травма. Ибо шишка — явление преходящее, а упорство могло означать черту характера, губительную для моего будущего.

С тех пор я избегаю шутить с женщинами. Нет, у них есть, конечно, чувство юмора, но оно несколько иное, чем у мужчин.

11. Как я не стал актером

В Колонии готовили постановку пьесы, автора которой я, к сожалению, не помню. Может быть, им даже был мой брат, ибо он грешил в этом направлении. Так, с группой учеников старшей группы он выпускал журнал с незамысловатым названием «Юная жизнь», для которого Ляля писала сказки и украшала обложку виньетками, а брат — стихи и даже разные сценки. Участие Муси осталось для меня туманным, так как к этому времени мой взор был уже направлен в иную сторону.

Кстати, брат потом даже написал и полнометражную пьесу «Юный герой», в которой ему предстояло играть главную роль. Он там прыгал через что-то, рискуя жизнью, спасал Лялю, Мусю и всех мало-мальски положительных персонажей, но, увы, погибал сам, что неизменно вызывало сочувствие мамы, режиссировавшей это произведение.

Пьеса, о которой я упомянул вначале, имела другой характер. В ней воспроизводился дружественный союз разных национальностей, а также, учитывая детскую аудиторию, представителей мира животных и насекомых.

Дети старшей группы исполняли роли испанцев (мой брат), китаянок (Ляля), француженок (Муся), русских, украинцев и даже был один негр (Витька). Кое-какие роли такого плана, а также животных перепали средней груп-

пе. Нам же, представителям младшей группы, достались насекомые. В частности, я мечтал о роли мотылька, ибо ему полагались превосходные голубые марлевые крылья на проволочном каркасе и — внимание! — лук со стрелами. Однако эту роль, из-за театральных интриг, которые вели наши матери, получил другой мальчик, белокурый и с лучшей успеваемостью по арифметике. Мне же предложили роль — стыдно сказать — божьей коровки. Исполнителю этой роли полагалось напялить на себя круглую коробку красного цвета с черными пятнами. Кроме того, он (она?) должен был все время ползать по сцене и жужжать. И это в то время как мотылек — бывают же завидные роли! — прыгал, прицеливался все время в разные стороны, а иногда даже пускал стрелу!

Наконец, и это самое главное, предполагалось, что после спектакля экипировка актера останется ему в вечное пользование. Меня, разумеется, не прельщали крылья мотылька, равно как и, смешно сказать, тулово божьей коровки. Но лук и стрелы!.. Ну, вы меня понимаете, — вот с потерей чего я не мог примириться. И хотя мама отнеслась к случившемуся неожиданно спокойно, я категорически отказался вообще участвовать в спектакле и остался поэтому зрителем.

Я не мог оторвать глаз от лука в руках мотылька. Мне было горько и завидно. Эх, разве так я прицеливался бы и стрелял, имея эту возможность! Но вдвойне мне стало горько, когда выяснилось, что центральной фигурой, приковывавшей всеобщее внимание зрителей, стала божья коровка в исполнении... кого? Да, да, вы угадали — Тани. Она так натурально ползала, покачивая головой, и жужжала, что каждое ее появление на сцене неизменно вызывало аплодисменты. И подумать только, от какой выигрышной роли я отказался! Но кто бы мог предполагать, что в ней скрыты столь богатые возможности?

Прошло немало лет, когда я стал понимать, что идея это всего лишь яйцо. Важно, кто его высиживает. Воробей — воробья, лебедь — лебедя, ну а орел — сами понимаете кого. Хотя если учесть, что кукушка подкладывает свои яйца другим, то и тут жизнь вносит свои поправки.

Что еще добавить к сказанному? Было бы преувеличением утверждать, что эта история так меня травмировала, что именно поэтому я не стал актером.

Да, я всегда отказывался играть в школьных спектаклях, хотя меня неоднократно звали. И все же, наверное, повлиял первый урок, который показал мне, что я не увидел в роли того, что извлекла из нее пятилетняя девочка. Кроме того, должен признаться, меня всегда пугала мысль, что я в самый ответственный момент забуду текст на сцене. Более того, я просто был уверен, что от волнения именно так и произойдет. А потому всегда удивляюсь завидной памяти артистов, позволяющей им произносить длиннющие монологи без запинки.

Сам я никогда не мог произнести на память точно даже трех фраз, с трудом заучивал стихи и если пересказывал что-либо, то обязательно привирал, собственно в этом и находя удовольствие. Мне казалось, что всегда интересней уйти в сторону от основного сюжета, если боковая линия выглядит более многообещающей. Я так поступал, даже если речь шла о пересказе обожаемого Шекспира, а также Чехова или О’Генри.

Таким образом можно сказать, что я не стал актером принципиально. Я оказался органически непригоден для этой профессии. В те времена я лишился из-за этого лука со стрелами. В последующие тоже, наверное, потерял немало. Но зато кое-что, возможно, и приобрел.

12. Индюк и Ходынка

За все время пребывания в Колонии два события особо запечатлелись в моей памяти. Это взрыв Ходынских пороховых складов и Индюк.

Я поделюсь с вами своими впечатлениями в порядке их возникновения.

Мой отец, как и врачи — отцы других детей, работал в Москве и приезжал к нам в Колонию иногда на воскресенье. В субботу вечером мы — группа матерей с ребятами — обычно отправлялись встречать наших отцов на набережную Москвы-реки, куда приходил паром с той стороны. Но на этот раз время близилось к заходу солнца, а парома не было. Тогда наши мамы решили, что