Сюзанн Варга - Лопе де Вега

История его рождения, ставшего результатом счастливой развязки приключений, связанных с изгнанием и разнообразными волнениями, будет представлена здесь в восстановленном виде, как объект поэтического исследования, произведенного брошенным назад взором самого заинтересованного лица и совершенным под влиянием и на основе некоего послания, написанного им к одной перуанской поэтессе и опубликованного в 1621 году. Эта дама, жившая очень далеко от поэта, на другом краю земли, за морем, влюбилась в него и в его славу и получила в ответ на все свои вопросы и восторженные восклицания послание, адресованное ей, в котором она, правда, выступила не под своим именем, а под пасторальным, то есть заимствованным из пасторального романа, под именем одной из последних возлюбленных Лопе — Амарилис, но не просто Амарилис, а Амарилис Индийской (надо отметить, что в те времена в Испании Новый Свет все еще именовали Индиями, хотя, конечно, уже было известно, что Америка лежит очень далеко от той Индии, на поиски которой отправился Колумб. — Ю. Р.).

«На границе того вышитого тысячами разноцветных нитей ковра, что покрывает Кастилию, возвышаются благородные горы, где находится долина, которую испанцы называют долиной Каррьедо.

Именно там в стародавние времена Испания собралась воедино, именно там ее начало. Но какое дело тому, кто нынче стал тонким камышом, до того, что родился-то он лавром?

В тех краях деньги — большая редкость, и земля почти ничего не стоит, а потому мой отец покинул старинные владения семейства Вега, вот так благородное сословие изгоняет из своих рядов бедных.

Его супруга, ослепленная ревностью, однажды последовала за ним в Мадрид, где он воспылал любовью к испанской Елене, похожей на греческую Елену.

В Мадриде супруги помирились, и в тот день был заложен первый камень в основание памятника моей жизни, покоившегося на умиротворении, воцарившемся в ревнивом воображении моей матери.

Итак, я родился из ревности. Какое замечательное рождение! Я предоставляю вам самим увидеть некое предзнаменование для жизни, начавшейся под покровительством таких страстей в такой час».

Лопе Феликс де Вега Карпьо родился 25 ноября 1562 года (6 декабря по григорианскому календарю), в День святого Лупа, мученика-епископа Веронского, и младенца по обычаю, бытовавшему в Испании, нарекли испанским вариантом его имени, присовокупив к нему имя отца — Феликс. Кстати, имя, данное будущему драматургу при крещении, было в очень большой моде в Италии в XV веке, но в Испании употреблялось тогда редко; оно соответствовало имени святого, звучавшего по-французски как Луп, а по-испански как Лопе. Наш поэт не преминул неоднократно по разным случаям ставить свою подпись в латинском варианте: «Lupus a Vega Carpius» и играть на этимологии своего имени, роднившего его с волком (Lupus и loup по-латински и по-французски означает «волк». — Ю. Р.).

Как бы там ни было, это было простое и короткое имя, состоящее из четырех легко произносимых звуков или из двух слогов, произносившихся раздельно, так, словно ударение падало на гласную второго слога: Ло-пé.

Лопе де Вега родился на полтора года раньше Шекспира, рядом с тем местом, где предстояло умереть Кальдерону де ла Барке — вот так Провидение распорядилось временем и пространством, — около Пуэрта-де-Гвадалахара (Ворота Гвадалахары), остатков средневековой крепостной стены, в доме, давно привлекавшем всеобщее внимание и принадлежавшем семье Херонимо де Сото, известного в те времена мадридского архитектора и строителя. Чтобы быть более точной, скажу, что дом этот находился в той части Калье Майор (Главной улицы), которую совсем недавно мадридцы называли Асера Анча (Широкий тротуар), между Ла Кава-де-Сан-Мигель (ров святого Михаила) и улицей Миланцев, как раз напротив тех развалин крепостной стены, что соединяли два квартала и образовывали сводчатую арку, именуемую Пуэрта-де-Гвадалахара.

Века ничего не сохранили от этого жилища, хотя оно и являлось весьма драгоценным для тех, кто склонен с благоговением вспоминать о его знаменитых жильцах; увы, напрасно мы стали бы искать хоть какие-нибудь следы этого дома там, где он предположительно находился, на четной стороне Калье Майор, а ведь некоторые эрудиты в начале XX века без сомнений делали там фотографии, в особенности дома под номером 48, где сейчас возвышается отвратительное здание из стекла и бетона одного из отделений Сберегательного банка Испании. То же самое произошло и с приходской церковью Сан-Мигель-де-лос-Октойес, где был крещен юный Лопе 6 декабря 1562 года, несколько дней спустя после появления на свет божий; крестил дитя преподобный отец Муньос в присутствии Антонио Гомеса, его крестного отца, и супруги Антонио Гомеса — Луисы Рамирес, крестной матери Лопе, как о том свидетельствует чудом сохранившийся документ, то есть акт о крещении.

Эта церковь практически находилась напротив того дома, где родился Лопе; она стояла там, где соединяются улица Сан-Мигель и улица Чамберго (Широкополых шляп), и дважды становилась жертвой огня. Первый раз это произошло 16 августа 1590 года, вскоре после того, как из нее забрали акт о крещении Лопе, чтобы на печатном станке в типографии сделать с него копию; во второй раз это случилось день в день через двести лет, 16 августа 1790 года, во время ужасного пожара, опустошившего Пласа Майор и оставившего от церкви всего лишь развалины, которые были разрушены в эпоху вторжения в Испанию наполеоновских войск. Потеря эта тем более вызывает горькие сожаления, что Филипп III после восшествия на престол в 1598 году лично руководил процессом ее восстановления, и по его воле она опять стала великолепным и просторным храмом, каким ее увидел уже взрослый Лопе. Церковь эта была богато украшена множеством картин и дорогих предметов церковной утвари, особенно прекрасны были алтарь и величественные заалтарные образа, на золоченых рамах которых мерцали отблески сотен и сотен свечей, установленных в огромных канделябрах. Стены церкви, инкрустированные плитками разноцветного мрамора, изящно изгибались, образуя крохотные часовенки и приделы, своды коих поддерживали колонны из порфира. В церковь стекались верующие с соседних улочек, а по окончании богослужения там можно было увидеть, как благородные дворяне погружали пальцы в огромные раковины, чтобы затем передать священную воду высокородным дамам, носившим на поясах множество медальонов с изображениями святых и длинных, изукрашенных лентами четок. Когда в церкви отмечали какой-нибудь религиозный праздник, вокруг нее на газонах разбивали цветочные клумбы, в середине которых располагались фонтаны, чьи струи низвергались в глубокие серебряные чаши, а вокруг них росли апельсиновые деревца и кусты жасмина в человеческий рост высотой, и источаемое цветами и плодами благоухание смешивалось, образуя аромат более утонченный, чем запах ладана, исходивший из кадильниц.