Михаил Муров - Записки полярника

— Мы полагаемся на ваш опыт, — сказал капитану Отто Юльевич Шмидт.

Плавание в высокие широты в ту пору было для капитана сложной задачей со многими неизвестными. Надо было идти на Землю Франца-Иосифа, как выразился Воронин, «с одной душой», то есть компасом. Ни метеорологических, ни ледовых прогнозов, ни авиаразведки тогда не было. Если и делались прогнозы, то предположительно, «на глазок». Не было и карт, если не считать поверхностных, часто неточных набросков, сделанных участниками экспедиций.

Капитану предстояло плавание вслепую в никем не изученных течениях и неизвестных глубинах. Он мог полагаться только на свою интуицию.

Начальник зимовки Илляшевич доложил на совещании, что нашлись рабочие, которые дали согласие ехать на Землю Франца-Иосифа собирать дом для зимовщиков. Он сообщил также, что в Архангельске наняты на зимовку Владимир Антонович Знахарев — в прошлом повар на императорской яхте «Штандарт» и каюр Алексей Матвеевич Алексин.

Итак, зимовщиков стало семь человек.

...Только в полночь закончилось наше заседание. Мы вышли из гостиницы. Ночь была не белой, как в Ленинграде, а розоватой. Спать не хотелось, и мы направились на «Седов». Работа шла полным ходом, с каждым часом приближая нашу отправку на Землю Франца-Иосифа...

Чтобы ускорить отплытие, вся экспедиция, включая корреспондентов, была мобилизована на погрузку ледокола. Мы с Эрнстом Кренкелем следили за погрузкой радиоаппаратуры.

Тут произошло событие, которое могло стоить мне жизни. Я спускался по штормтрапу судна, когда почувствовал, что он ползет вниз. Через секунду я очутился в воде между двумя бортами —ледокола и баржи с нашей радиоаппаратурой. Попытался плыть, чтобы выбраться, но баржа стала сильно прижимать меня к ледоколу. Казалось, еще немного — и она раздавит грудную клетку.

— Человек за бортом!— услышал я голос старпома.

В этот момент Эрнст прыгнул с палубы ледокола на баржу и, упираясь спиной в борт судна, пытался удержать его напор. Видимо, ему это плохо удавалось. К счастью, подоспели рабочие и матросы, которые и вытащили меня на палубу.

Утром 20 июля мы сбегали на рынок, помогли Отто Юльевичу купить меховое полупальто. Эрнст купил себе бушлат. Дело в том, что ни у того, ни у другого не было теплой одежды.

К вечеру этого дня погрузка была закончена, и «Седов», приготовившись к торжеству, расцветился флагами.

Надо сказать, что пребывание нашей экспедиции в Архангельске было для жителей города большим событием. Правда, находились скептики, которые прямо говорили: «В наш век ни одна экспедиция в Арктику не оканчивалась благополучно. Зачем нужна нам эта ледяная земля?» Но большинство очень уважительно относилось к нашему предстоящему плаванию. Нам приветливо улыбались, незнакомые люди приглашали к себе домой. А в горсовете даже состоялся праздничный пленум, посвященный нашей экспедиции. В торжественной обстановке Шмидту было вручено знамя, которое он должен был водрузить на Земле Франца-Иосифа.

Часам к шести вечера со всех концов города на проводы экспедиции потянулись колонны трудящихся со знаменами, плакатами и оркестрами. Вскоре вся пристань и громадная соборная площадь оказались запруженными народом. Часть провожающих разместилась на крышах пакгаузов и портовых зданий. Мальчишки облепили краны и ванты соседних кораблей. А с левого борта «Седова» все подходили и подходили суда с жителями окраин.

Всюду играли оркестры, звучали революционные песни. Пожалуй, Архангельск никогда не видел столь многочисленные веселые проводы. Стоявший рядом со мной Владимир Юльевич Визе вспомнил прошлое:

— Как это не похоже на проводы экспедиции Седова! Тогда провожала нас небольшая кучка чиновников, офицеров, барынь, несколько купцов с купчихами. Вся эта публика пришла тогда на пристань поглазеть на безумцев, отправляющихся на старой шхуне к Северному полюсу...

Капитанский мостик «Седова» превратился в трибуну, где, сменяя друг друга, стали выступать представители общественных организаций города. Они желали участникам экспедиции быть сильными духом, с честью выполнить задание Родины.

Оркестр заиграл марш. Мощное «ура» разнеслось по Северной Двине. «Седов» стал медленно отходить от пристани. Выйдя на середину реки, ледокол дал три долгих прощальных гудка и пошел к устью. По морской традиции суда, находящиеся в порту, ответили ему такими же длинными гудками.

«Седов», увеличивая обороты, набирает ход. Минуем стоящий на высоком берегу величественный памятник Петру I. За нами следует флотилия провожающих судов. Постепенно они отстают, и вскоре остается только одна яхта. Она, словно чайка, раскинув белоснежные крылья, долго скользит, лавируя, за кормой «Седова». Но вот и она, сделав красивый поворот, возвращается в Архангельск. Сидящая в яхте молодая женщина, кутаясь в мех голубого песца, в последний раз машет рукой.

Курс — норд

Под мерный перестук гребного винта «Седов» вышел в Белое море.

Мы с Кренкелем стояли на палубе, смотрели на пустынный берег, вдоль которого шло наше судно, и, прощаясь с землей, кидали в море мелкие монеты.

Справа по борту показался небольшой низменный остров Мудьюг. На нем отчетливо виднелась черная, словно обгоревшая башня.

В 1919 году, объяснил мне Кренкель, здесь интервенты и белогвардейцы замучили сотни борцов за Советскую власть. Башня поставлена в память о них. Все суда, проходя мимо Мудьюга, салютуют гудками и приспускают флаги.

Наш ледокол, поравнявшись с островом, тоже дал три гудка и приспустил флаг.

За Мудьюгом снова потянулся унылый берег, и только иногда встречались одинокие рыбачьи деревушки. Мы пошли в кают-компанию, где Отто Юльевич читал корреспонденцию, полученную им в Архангельске.

— Очень много интересных писем, — сказал Шмидт. — Хочу прочесть вам некоторые из них. Вот послушайте. Пишет счетовод одного мелкого кооператива Владимирской губернии: «Всю жизнь с детства я мечтал о путешествиях, о далеких странах, но дальше своего города нигде не бывал. В то же время есть люди, которые ни о чем не мечтали, но им все удается. От вас зависит разрушить эту нелепость и сделать счетовода счастливым. Я прошу взять меня в экспедицию. Уверен, что смогу быть полезным». Я уже послал ответ, обещал взять его в следующий раз...

Было много писем от женщин. Одна ленинградка сетовала на то, что «его величество мужчина» почему-то может странствовать, открывать полюсы, земли и острова, а женщина из-за глупой суеверной традиции не может даже плавать на корабле, якобы по той причине, что ее присутствие приносит несчастье. Дальше автор письма напоминала о равноправие настаивала на приглашении ее в экспедицию без скидок на «слабый пол».