Очерки Юринской жизни - Константин Кислов

всякому. Начальники наши придумали какую-то чебурду, черт их подери. Вот так и шло дело. Прозвище это на всю жизнь пристало к нему, видимо оттого, что он был слишком тяжел и высок ростом, громогласно басовитым. А когда шел по тесным юринским тротуарам, доска со скрежетом прогибалась под его богатырскими сапогами. А произошло это слово от широко известной русской игры в Чехарду.

Русский мужик любит праздники-беззаботники, а пуще того — вволю покуражиться и посудачить. Бывало, соберутся наши мужики у кого-нибудь на завалинке, а еще милее на бревнах, приготовленных к делу.

И пойдет-пойдет мужицкая философия — удержу нет...

— Селу нашему ни суда, ни власти не требуется, — начнет кто-нибудь из закоперщиков. На кой черт власти? Народ и без них знает свое дело. Он все умеет: не только голицы тачать, шкуры опойка да барана выделывать. Потребуется, у него и деньги свои появятся, юринские. Скучно станет, али на душе муторно—и царь свой найдется, с короной и со всеми иными причиндалами. Такой уж дотошливый до дела мужик юринский. Шереметев не зря заметил в нем такую смекалку. Вот так, мужики... Юрино, брат, это не село, а целое государство...

Юринским старожилам, пожалуй, и до сей поры не забыть старенького согбенного жизнью седобородого очкарика, которого можно было видеть всякий базарный день с незатейливой и не слишком ходовой торговлей: старенькая рогожка, постеленная прямо на землю, а зимой — на снег. На рогожке ржавые амбарные замки, дверные скобы, железки всякого назначения, много раз чиненные примусы и керосинки.

И звали этого торговца — тихого, малоразговорчивого старообрядца, — царёк, хотя где-то в тяжеленных томах церковных записей, а быть может, в делах следственных значился он как Зарубин Петр Иванович. Но так было в книгах: Зарубиным, а тем более Петром Ивановичем его никто не называл. В Юрине и по всей ближайшей округе его называли Царьком.

Еще в 70-х годах XIX столетия известный русский писатель и государственный чиновник по религиозному расколу Павел Иванович Мельников (Андрей Печерский) в своих книгах, особенно в «Лесах», рассказал, что в Приветлужских селениях, укрытых в лесной глуши (в том числе и в селениях юринской поймы, частенько баловались фальшивой денежкой).

Грешили этим пороком и юринские «умельцы». В 20-х годах уже нашего столетия в селе Юрино была обезврежена большая, технически оснащенная группа фальшивомонетчиков, которую возглавляли Дементьев (быковский) торговец Локтев, в его доме находится аптека, заводовладелец Страхов, часовых дел мастер Разгулин.

Вот и наш юринский умелец оказался мастером на все руки: кроме дверных замков умудрялся делать вещи более ценные и всегда нужные, за это, свое умельство, он и попал на далекий каторжный остров Сахалин. Там, видимо, он и обрел титул Царька.

Его супруга, Аграфена Федоровна доводилась нашей матери Павлине Ивановне Кисловой (в девичестве Тезиковой) родной теткой и крестной матерью. А наш юринский живописец Алексей Петрович Зарубин приходится внучатым племянником Петру Ивановичу Зарубину, сиречь Царьку.

Аграфена Федоровна часто заходила к своей крестнице. Много рассказывала интересного и даже фантастического. Вся семья Зарубина П. И. вплоть до окончания русско-японской войны находилась с ним в ссылке на острове Сахалине. Бабушка Аграфена умела рассказывать: «Почитай, целых два месяца плыли на пароходах вместе с каторжниками, ворами и убивцами. Сколько морей и страшных океанов одолели — сказать, не скажешь. Киты агромадные, полени, фараоны, русалки — все и до сих пор перед глазами стоит. То жара нестерпимая, то стужа, голодали, многие не выдерживали — умирали. Что из этого? Обернут его сердешнего в мешковину и — за борт, акулам на съедение: они большой стаей, проклятые, так и плывут за кораблем. Петр Иванович-то там — и день и ночь молился, а теперича здесь — покуда молится две-три рубахи сменит. Вот оно как бывает...

А Сахалин, боже мой, пресвятая Богородица, страсть-то какая; все жители каторжники и арестанты, и убежать не убежишь: кругом злое и серое море. Остров...

Однако и среди арестантов находились люди порядочные и честные: помогали друг дружке чем могли...»

Царек, как ни трудно и там развернул какое-то дело: фотографией занялся, мелкой торговлей. И жилось им там, кажется, не так уж плохо. И даже тогда, когда остров захватили японцы. Бабушка Аграфена рассказывала, что японцы на лицо далеко не похожи на русских и даже совсем неприятные, но не обижали их. Правда солдатня — это другое дело, надоедали шибко: то ему дай, другое ему надо. Жили-то они в ту пору не шибко богато: жрали мышей, лягушек, змей ядовитых. Наловят в болоте лягушек и требуют, чтобы их им зажарили: рыба ква, вот же бесстыжие. После такой жарки сковородку приходилось выбрасывать.

Царек в Юрине жил в двухэтажном домом на бывшей почтовой улице, его половина — она сохранилась и до наших дней, примыкает к подворью, где стоит каменный особняк Потребсоюза.

Детей у них было мало: две дочери, старшая была замужем за Константином Павловичем Тезиковым, младшая — старая дева, жила с родителями...

Юрино — неисчерпаемый кладезь больших и малых человеческих судеб, но все это вряд ли когда-нибудь заинтересует Йошкар-Олинские верховные ведомства. К этому русскому селу у них нет родовой привязанности.

Конечно, очень жаль, что и местная молодежь и даже учителя все еще стоят в стороне от проблем истории древнего и бывшего крепостного нижегородского села. А пора бы уже освоить эту строптивую и вместе с тем интересующую проблему: сказать о Юрине и юринцах все, что лежит пока еще под замками. Польза от этого будет великая.

 

* * *

На старых географических картах не всегда можно увидеть малый кружочек, микроскопическую точку, под которой значится слово: Юрино. Редким исключением могут быть, пожалуй, карты, дополняющие карты Волжского бассейна, поскольку здесь в былые годы стояли пристани и грузовые причалы речных судов. И тем не менее село Юрино, отторгнутое от берега Волги на полторы-две версты необозримо широкой поймой, островками дикого кустарника и кростала, травными озерами (старицами) жило, надежно и крепко вцепившись в островную землю. И почему-то всегда приманивало к себе художников, деятелей культуры, любителей увлекательных странствий, историков и особенно артистов.

Не раз упоминалось уже об активной и разносторонней самодеятельности юринской интеллигенции, возглавляемой учителями, а когда и профессиональными артистами, приезжавшими на летние отпуска такими, как и Н. И. Успенский и М. М. Лосев. В Народном доме (торговое помещение, арендованное Волостным правлением у одного из юринских купцов), во всех школах, не только в Юрине, но и в деревнях, достаточно плодотворно работали драматические кружки. Даже в начальной школе