Повелитель камней. Роман о великом архитекторе Алексее Щусеве - Наталья Владимировна Романова-Сегень

черным крепом, портреты Ленина в траурных рамках. Люди перетаптывались с ноги на ногу, изо ртов валил густой пар. Щусев ждал увидеть множество пьяных, но таковых оказалось мало. Да и те, вопреки русскому обычаю, старались не выпячиваться.

Подойдя к одному из многочисленных костров, остановился – и погреться, и послушать. Люди в шинелях и буденовках, фуфайках и таких же ушанках, как у него, говорили с похоронной сосредоточенностью, никто не шутил и уж тем более не злорадствовал.

– Говорят, вскрыли, а там живого места нет.

– Вот как истрепал себя Ильич.

– По три часа в сутки спал, еще бы.

– А я слыхал, это из-за той гадины, что на заводе Михельсона.

– Пули-то отравленные были.

– Яд замедленного действия.

– А где хоронить?

– Говорят, в Кремле башню возведут самую высокую.

– И там, на самом верху, чтобы отовсюду видать.

Вызов А. В. Щусеву из ГПУ

[Из открытых источников]

– Жена пусть теперь руководит.

– Сталин!

– А не Троцкий?

– Сам ты Троцкий!

– Вот беда какая, братцы!

– Задвигалось! Привезли! Привезли!

– Да уж его днем привезли. Это семь часов, доступ открыли.

Затесавшегося в разговоры у костра Алексея Викторовича приняли в свои, и какие-то красноармейцы, заранее занимавшие очередь, через час провели его вместе с собой в Колонный зал Дома союзов под вишневым знаменем с надписью: «Революция живет». Как обычный гражданин Советского Союза, он прошел мимо утопавшего в цветах гроба, увидел желтоватый шар головы, чуть вытянутую вперед левую руку и сжатую в кулак правую. Лицо выражало удивление: «Что это я? Жил, жил да и помер!» У гроба стояли кавказский красавец Сталин во френче и с обмотанным горлом (видать, простудился), изнуренный Дзержинский, заплаканный Калинин, толстощекий и самоуверенный Каменев, взъерошенный Зиновьев, ясноглазый подтянутый Рыков. В углу Крупская вытирала лицо огромным платком. Оркестр заунывно играл «Вы жертвою пали в борьбе роковой». Какая-то женщина из вереницы упала в обморок, подбежал Фрунзе, помог поднять. Молодой рабочий остановился, и никак не могли его сдвинуть с места:

– Уйду, а он как раз и встанет!

Выйдя из Дома союзов, Алексей Викторович нахлобучил на голову свой треух и, поймав лихача, быстро домчался на санках до Гагаринского. Дома поужинал, стал пить чай, как вдруг у подъезда зазвенел колокольчик. Выглянули в окно – стоит черный «рено».

– Ну все, Маня, это за мной, – похолодев, произнес Щусев.

Нагрянувший посланец объявил:

– Товарищ Щусев, за вами послали.

– С вещами? – обреченно спросил академик.

– Про вещи ничего не сказано. Просят в Дом союзов. Вот. – И он протянул бумагу: «Секретарь Председателя Г.П.У. Архитектору Щусьеву. Уважаемый тов. По поручению Председателя Комиссии ЦИК СССР по организац. похорон ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА ЛЕНИНА, товарища Дзержинского, прошу Вас сегодня же к 10 час. вечера прибыть в Дом Союзов на заседание комиссии. Проход через XII-ый под" езд Дома Союзов. 23/I». Подпись неразборчивая, что-то типа «Впрсон».

– Опять тебя Щусьевым обозвали, – проворчала Мария Викентьевна, имея в виду, что точно так же его обозначили в прошлогодней адресной книге «Вся Москва», а в нынешней и вовсе никак не упомянули.

Хотел одеться щегольски, но вспомнил, какая там холодрыга, и влез в валенки, шубу и ушанку.

– Вот, умница. Хороший мальчик. С Богом! – перекрестила его на прощанье Мария Викентьевна.

Ехал по ночной Москве и удивлялся толпам, кострам, знаменам, очередям, стоящим теперь от самого Христа Спасителя до гроба того, кто этого Христа отрицал. Конная милиция наводила порядок. Каких только надписей он не прочел на транспарантах и флагах! «Ленин умер, а Ильич жив!», «Восстань из гроба, родной!», «Дело Ленина с нами», «Невозможно поверить!», «Ленин отдал жизнь за счастье пролетариата», «За смерть Ленина отомстим самым жестоким террором!» и просто: «Клянемся!» – кому и в чем?

Но главное, он теперь понимал: не партийная кучка, не сотни и не тысячи содрогнулись в эти дни от горя, а миллионы. Тех, кто верил, что страдания окупятся, что умерший знал, как вести народ к счастью. Тех, кто готов обморозить ноги, но хотя бы одним глазком увидеть мертвого кумира. И то была колоссальная часть России, страдавшая до Ленина, при Ленине и обреченная на новые страдания после его кончины.

В Доме союзов Алексея Викторовича отвели в артистическую комнату. Там сидели все те же Сталин, Каменев, Дзержинский, Калинин, Зиновьев, а еще Молотов, Бонч-Бруевич и Луначарский.

– Здравствуйте, товарищи!

– Здравствуйте, товарищ Щусев, – за всех ответил Сталин. – Заходите, присаживайтесь. Чаю Алексею Викторовичу.

– Как ваше самочувствие? – поинтересовался Молотов.

– Не жалуюсь, спасибо, – коротко кивнул Щусев.

– Только что мы приняли очень важное решение, – продолжил Сталин. – Взвесили все про и контра. Тело Владимира Ильича будет забальзамировано и оставлено на всеобщее обозрение.

– Сможете приступить прямо сегодня? – спросил Каменев.

– Имеется в виду начало работ, – пояснил Дзержинский. – Нужно в кратчайшие сроки построить усыпальницу. Нечто наподобие гробницы в Галикарнасе.

– Мавзолей? – спросил Щусев, принимая стакан чаю.

– Вот именно, мавзолей! – остался доволен названием Сталин. – Не зря мы вас вызвали, вот и наименование усыпальницы найдено. Мавзолей Ленина. Тут предлагали в виде пирамиды. Но не станут ли тогда называть Ленина фараоном?

– Станут, – топнул Калинин. – Врагам только дай зацепку. Я так и вижу: «Красный Хеопс».

– Замысел таков, – продолжал Молотов. – Чтобы люди могли входить, проходить мимо саркофага, видеть лежащего в нем вождя и через другой проход выходить на Красную площадь.

– Это понятно, – кивнул Щусев.

– Насчет надписи тоже надо подумать, – сказал Дзержинский.

– Предлагаю просто, коротко и ясно: «Ленин», – тотчас откликнулся Алексей Викторович. – Другого Ленина у нас не было, нет и не будет.

– Хорошее предложение. Кто за, товарищи? – вынес на голосование Сталин. Все, кроме Каменева, подняли руки.

– Я против надписи, – пояснил Каменев. – И без того все будут знать, кто там лежит. – Насколько мне известно, на мавзолее Августа не было надписей. И на мавзолее Адриана тоже.

– Товарищ Щусев, – обратился к архитектору Сталин. – Вы много изучали разных усыпальниц. Там были над входом начертаны имена?

– На дверях мавзолея Тамерлана, – ответил Щусев. – Но не имя, а изречение: «Воистину сей мир и богатство даны государю в долг».

– Мудро! – похвалил Зиновьев.

– Мудро, – согласился Сталин. – Но такую надпись на мавзолее Ленина мы писать не будем. А будем, как предлагает наш уважаемый академик. Просто: «Ленин».

– А где именно нужно построить мавзолей? – спросил зодчий.

– На Красной площади, – ответил Дзержинский.

– Напротив Сенатской башни, – уточнил Бонч-Бруевич.

– Ровно посередине, – добавил Сталин.

– Перед могилой Свердлова?

– Совершенно верно. – И Сталин лукаво прищурился. – Там, где папуас.

– Ну Иосиф Виссарионович! – с укоризной произнес Луначарский.

– Шучу, – пыхнул трубкой Сталин.

– А какую форму вы думаете придать? – спросил Молотов. – Все склоняются к пирамиде.