Will. Чему может научить нас простой парень, ставший самым высокооплачиваемым актером Голливуда - Уилл Смит

– Так, Маджикер, а ты готов идти спать?

К счастью, тут мы с Маджикером всегда были единодушны – мы никогда не были готовы идти спать.

Побочным эффектом моего блуждания в фантазиях было множество странных идей о том, что считалось крутым, модным или смешным. Например, я не знаю, откуда это взялось, но как-то раз у меня началась спорная, но страстная фаза любви к ковбойским сапогам. Господи, как же я обожал ковбойские сапоги. Я отказывался обувать что-либо еще. Я носил их со спортивным костюмом. Я носил их с джинсами.

Да даже с шортами, черт возьми.

Но в Западной Филадельфии черный паренек, обутый в ковбойские сапоги, мог с тем же успехом просто прицепить себе на спину мишень. Ребята безжалостно насмехались и издевались надо мной, но я не понимал, почему. Сапоги ведь были просто отпадные.

Чем больше они смеялись, тем сильнее я привязывался к сапогам.

Я всегда был чудаковатым. То, что казалось мне нормальным, для окружающих выглядело странным, а то, чему другие радовались, порой меня нисколько не вдохновляло.

Тогда на пике моды были велосипеды Хаффи, все дети о таком мечтали. И как-то раз в Рождество все мои друзья из нашего квартала собрались и договорились попросить у родителей Хаффи. План был таков: мы все поедем на наших одинаковых велосипедах в Мерион-парк – он как раз был достаточно далеко от нашего района, чтобы вышло настоящее приключение.

Рождество наступило, и Санта расщедрился на десять новеньких одинаковых Хаффи. Наступил полдень, и все высыпали на улицу.

Все, кроме меня.

Видите, ли, я не стал просить Хаффи. Хаффи – это для сосунков! Я должен был всем показать, как выглядит настоящий велосипед. Все попросили типовой, стандартный, заурядный «Хаффи», а мне не хотелось быть частью стада. Поэтому я попросил… ярко-красный «Роли-Чоппер». Чопперы были такими заниженными велосипедами с большим колесом сзади и малюсеньким спереди, с рулем, который торчал высоко в воздухе, тройной передачей и гоночным седлом, в просторечии величавшимся «бананом». В мире детских велосипедов это был «Харли-Дэвидсон». На нем ты чувствовал себя как на мотоцикле. Это был безоговорочно самый крутой велик на свете.

Всю ночь накануне я не мог уснуть, воображая свое появление. Я продумал все до мелочей: когда все соберутся у меня перед домом, я выкачусь из-за дома, чтобы никто не ожидал. Я даже сочинил и отрепетировал речь, которую произнесу, когда они увидят меня на моем «Чоппере».

– Какие дела, сосунки, чего ждете? Погнали!

И промчусь мимо, чтобы им пришлось меня догонять: Уилл Смит, вожак стаи, король улицы.

Наконец, долгожданный момент настал. Я наблюдал за ними из-за занавесок в гостиной. Они ждали и гадали: ну и где Уилл? И тогда я выкатился из-за дома, царапая рулем небеса, гладко накручивая педали своими ковбойскими сапогами – «Роли-Чоппер» на первой скорости шел как по маслу.

Я был крут.

Я качусь мимо, все на меня смотрят. Я киваю и добиваю их словами:

– Какие дела, сосунки, чего ждете? Погнали!

Несколько секунд было тихо. Я решил, что потряс их до глубины души.

А потом меня чуть не сшибло с «Чоппера» волной смеха, раздавшейся из-за моей спины. Тедди Эллисон буквально валялся на земле от хохота.

Сквозь слезы он едва смог выдавить:

– Это че за драндулет?

Я ударил по тормозам и обернулся, чтобы посмотреть – это только Тедди угорает, или остальные с ним солидарны.

– Чувак, ты в байкеры ударился? – спросил Дэнни Брэндон. – Тебе же из-за руля ничего не видать!

Майкл Барр тихо сказал:

– Чему их только учат в белых школах.

Но их мнение не имело значения, потому что сам себя я считал красавчиком. Это одна из особенностей гиперактивного воображения: я мог заставить себя поверить во что угодно. Я был уверенным в себе на грани помешательства.

И хотя такое несколько искаженное восприятие себя в детстве часто приводило к насмешкам или побоям, потом оно не раз становилось моей суперсилой. Если ты не знаешь, что чего-то не можешь, то ты это просто делаешь. Когда родители сказали, что мне нельзя становиться рэпером, потому что хип-хоп – это не работа, меня это не смутило. Я знал: родители просто ничего не понимают. Когда телепродюсеры спросили, умею ли я играть на камеру, я ответил: «Конечно», хотя в жизни не снимался. Я подумал: да что тут уметь? Когда продюсер киностудии заявил, что не может нанять меня, потому что зрители за рубежом не пойдут на фильм с черным в главной роли, я не то чтобы оскорбился – просто не понял, как такого тупоголового оленя могли взять в продюсеры. Тупость удручала меня даже больше, чем расизм. Люди указывали мне, как я должен себя вести, и это была полная чушь. Я знал, что их правила на меня не распространяются.

Жизнь в собственном мирке с собственными правилами иногда бывает на пользу, но надо быть осторожным. Нельзя полностью терять связь с реальностью. Иначе будут последствия.

Мое сознание было бескрайней площадкой для игр, которую я с удовольствием исследовал.

Но когда я был маленьким, фантастические иллюзии еще не приносили мне никакой пользы, зато последствий было хоть отбавляй. Терпимость и понимание бывали редкостью в школах Западной Филадельфии. Дети бывают жестоки. И чем сильнее ты выделяешься, тем меньше тебе пощады.

Детская площадка – это место охоты, где каждый маленький мальчик испытывает на прочность границы собственной расцветающей мужественности, пытается красоваться и доминировать, постоянно поддразнивая и подстрекая других мальчишек, сравнивая себя с ними и наказывая тех, кто слабее.

Я был тощим и исключительно неспортивным. Мои конечности совершенно не дружили с туловищем. Кроме того, у меня было гиперактивное воображение – иными словами, для других ребят я был патологическим лжецом. Все это значило, что остальные мальчишки видели во мне легкую и оправданную мишень для демонстрации своих преимуществ. Меня третировали, звали в игры последним, били и оплевывали – что ни назови, я собрал все.

Однажды, когда мне было лет двенадцать-тринадцать, наша компашка играла в баскетбол на школьном дворе. Я был особенно хорош в ярко-зеленых шортах и моих любимых ковбойских сапогах. У себя в голове я был Мэджиком Джонсоном, но на настоящем корте я скорее напоминал фигуриста – ковбойские сапоги не так хорошо обеспечивают сцепление с поверхностью или поддержку голени, как обычные баскетбольные кроссовки.

Короче говоря, я все время спотыкался.

В какой-то момент начался обычный баскетбольный выпендреж: все рисовались, подражая движениям своих любимых игроков. Один парень кричал: «Карим!», забрасывая «небесный хук». Другой вопил: «Бёрд!»,