Смерть, любовь и мужчины Елены Майоровой - Радько Наталья Ефимовна

Она перед спектаклем умело гримировалась, подводила глаза, красила губы, как Мэрилин Монро — помадой разных цветов, подчеркивала рот блеском. Она хотела, чтобы с любого места в зале зритель видел ее обольстительную женственность. Но вне сцены и съемочной площадки она почти не красилась. Была очень чистоплотной, любила красивые тряпки, но удобнее всего чувствовала себя в джинсах и рубашках Шерстюка. Прямые волосы стянуты резинкой, лицо бледное, как у всех актрис, губы чаще всего плотно сжаты. Надеть платок — и чистая монахиня. Она не старалась для всех быть постоянно красивой, обращать на себя внимание, следить за осанкой. Могла ссутулиться, наморщить лоб, тащить тяжелые сумки, опустив голову.

В начале 90-х Валерий Фокин пригласил Майорову на роль Настасьи Филипповны в спектакле «Бесноватая» по «Идиоту» Достоевского. Репетируя, она иногда говорила: «Мне даже страшно. Я так на нее похожа». Но она не считала себя ни красавицей, ни роковой женщиной, ради которой мужчины готовы погибать. Как оказалось, она именно такой и была. То, что происходило с мужчинами, которые оказались с ней рядом по жизни, говорит о ней больше, чем все ее роли, чем рецензии, интервью. Эти мужчины видели ее ненакрашенной, грустной, веселой, категоричной, страдающей, попросту пьяной. И всегда такой, без которой жизнь не мила. «Шерстюк, почему ты не хочешь жить?» — спрашивали у Сергея друзья. «А мне без Майоровой неинтересно», — отвечал он.

Тайна роковой женщины, возможно, глубже и значительней, чем тайна актерского дарования. Роковая женщина может казаться простой и понятной, любить мужа, маму, папу, свекра и свекровь, обожать кошек. Но наступит час «Ч», и она, как бесноватая, начнет уничтожать себя, раздирать душу, истреблять собственный пленительный женский облик. И когда она исчезнет, совершенно разные мужчины не выйдут никогда за пределы очерченной ею беды. Они забудут, что на свете есть другие женщины. Что вообще еще есть свет.

ГЛАВА 4

В одной из публикаций о гибели Елены Майоровой есть такая мысль: «Не случись этого страшного самосожжения — вряд ли уж так бы все знали, что живет на свете актриса по фамилии Майорова. Ведь Россия богата талантами, и мы не привыкла ими дорожить». Это немножко деликатнее, чем радостные откровения Пьянковой: ее фильм открыл Лене свои возможности, и она пошла на такой яркий «моноспектакль». Но и это, конечно, можно расценить как цинизм. Майорова нашла свою славу, придумав столь чудовищный способ самоубийства! Нельзя отрицать очевидное — действительно о ней будут говорить и писать, пока существуют театр, кино, газеты и книги. Действительно, у нас не умеют ценить таланты, но страны, слишком богатой ими, не бывает в принципе. А если учесть количество талантливых жертв аномального уровня агрессии общества, то уцелевших до поры вообще можно по пальцам пересчитать. Майоровой почти не предлагали достойных ролей в кино, таких в которых актеров запоминают, даже если сыграть можно было лучше. У этого есть какая-то причина. Очень часто такой причиной бывает ревность главного режиссера театра, даже если он не влюблен. Многие знают, что за съемки в кино подчас приходится отвечать, как за измену родине. К тому же Олег Ефремов был человеком влиятельным и раскомплексованным. Он мог и не пустить, и позвонить кинорежиссеру, чтоб не звал, но это не так уже важно. Она снималась мало и в недостаточно значительных ролях, театр, как говорится, к делу не пришьешь, когда актера нет, но она была звездой. Ее запоминали после эпизода, маленькой роли. Я впервые ее увидела в фильме Вадима Абдрашитова «Парад планет». В этом шедевре не было плохих актеров, но необычную девушку в сцене танцев в женском городке я заметила сразу. Я видела этот фильм до премьеры и никогда больше не пересматривала. Но лицо Майоровой вижу, как сейчас. Грустные глаза, в которых прячется тепло надежды на успех, на перемены, наклон головы к щеке партнера: хорошая, сложная девочка верит и не верит в то, что может быть счастье. В нескольких крупных планах — целая судьба, точнее, спектр ее вариантов. Не ошибиться в детали, в паузе, в молчании может только большая актриса. Кстати, немало кинорежиссеров не приглашают в свой фильм слишком самодостаточных, ярких актеров, полагая, что они отвлекут внимание от режиссерских изысков. Только настоящий режиссер знает, что его боги — актеры. Они заставят сиять его имя. Впереди у Елены Майоровой были, наверное, характерные роли, которые и привели бы ее к той самой большой славе. Без самосожжения. Но их могло и не быть. Она имела право утратить веру в это. Плюс, как она сама выразилась, «мои грехи человеческие», эта ошибка со «Странным временем», страх остаться без МХАТа, замкнутый круг человеческих отношений без выхода, без возможности вернуться туда, где все было легко и понятно.

Вообще нельзя разглагольствовать о чьем-то самоубийстве с позиции: «Я не такая дура, чтобы такое натворить». Великий педагог Януш Корчак, который пошел со своими воспитанниками в газовую камеру фашистского концлагеря, признавал даже за детьми право на смерть, на принятие такого решения. Он требовал от общества уважения и такта к личности любого возраста, которая распоряжается собственной жизнью и смертью.

Да, Лена умирала не за зашторенными окнами, не запиралась в ванной. Она, рожденная актрисой, всегда чувствовала на себе глаз камеры, видела публику. Да, она горела на глазах у людей, чтобы что-то им сказать. То, что они не услышали до этого дня. Можно, как Сергей Шерстюк, без конца возвращаться к тому, что вовремя не было услышано, но нельзя поучать мертвых, чувствуя себя профессионалом доживания до естественного конца. Вот что пишет журналистка «Известий» Е. Ямпольская в книге о Майоровой: «Актер, грубо говоря, не человек, он проводник, медиум. Антенна для улавливания позывных Вечности. Чем больше он опустошен и прозрачен, тем охотнее принимает в себя драматургический образ, чем реже подыскивает собственные слова, тем охотнее проговариваются через него силы земные и небесные. Лучшие актеры наполняются на сцене, а за ее пределами сдуваются, как проколотые шарики. Лучшие практически всегда не умны, потому что ум — помеха актеру, он начинает вытеснять его за пределы профессии, из области чистой эмоции в область преобладающего «рацио», к смежникам. «Мудрость» великих лицедеев, если вникнуть, — это эхо, оставшееся после крика Вечности, которое еще долго и звонко отражается в закоулках пустой души. Кто вынашивает плод собственной личности, тому трудно забеременеть чужой. То есть — чем меньше в человеке человека, тем больше в нем актера». Чувствуете, какая мудрость подобралась к актерским душам, которые и не души вовсе, и к актерским телам, которые и не тела вовсе, поскольку не могут вынашивать плод собственной личности и потому могут забеременеть другой? Комментарии тут излишни. Скажу лишь, что глупый актер, как любой глупый человек, — он и по улицам, и по сцене ходит, как идиот, он и смотрит дырками вместо глаз. И когда он вынашивает плод собственной личности, лучше бы у него случился выкидыш.

Кино и театр — это чудо, большой актер — счастье для человечества, но, как правило, горек его путь, потому что трудно тащить и слишком много чужой любви, и еще больше зависти. В книге Ямпольской слова «симптомы» и «диагноз» употребляются чуть реже, чем в справочнике участкового врача. Вот домашнее видео. Лена весела, хлопотлива, как хорошая хозяйка. Через какое-то время она уже немного бузит, еще через какое-то — грустно сидит на диване и жалуется на тоску. Симптом! Чего? Посадите сто человек перед домашней видеокамерой, дайте им какое-то количество водки и посмотрите, на кого они будут похожи. Если среди них окажется чукча по национальности, то бузить и грустить он будет не меньше полугода. У чукчей в крови генетически нет фермента, с помощью которого алкоголь покидал бы организм быстро. Это никакой не симптом — реакция человека на спиртное. У Майоровой не было запоев. После вечерней или ночной выпивки она являлась на репетицию или на съемочную площадку совершенно ясным человеком. У нее не было признаков алкогольной деградации: ее способность к самоанализу, память, эмоциональная глубина лишь оттачивались с возрастом. Высоцкий был откровенным алкоголиком и наркоманом, он, конечно, убивал себя, так невыносимо было постоянно испытывать боль и трепет слишком яркого ума, слишком богатой души. Но кто сказал, что гением быть легко, что это вообще выносимо? Наверняка ему советовали обычные люди пить на ночь ромашку, делать зарядку, прикладывать к чему-то горчичники. Но он не мог отвлечься от своей миссии — сказать и пропеть, сколько успеет. Он из-за этого спать не мог. Я знаю, как надрывал себе сердце мудрый Евгений Леонов. А ведь он только на технике мог бы всегда и везде оставаться лучшим. Как дрожал перед каждым спектаклем великий Олег Борисов, умница, способный принять в свою переполненную душу любое чужое страдание. И как пыталась бежать от своих несчастливых героинь Елена Майорова. А задолго до нее так же безуспешно пыталась стереть из памяти и души свои роли и свою несчастную любовь красавица и тоже школьная отличница Вивьен Ли. Разочаровавшись в жизни с ее страшным искусством для развлечения публики, она убила себя менее демонстративно, чем Лена Майорова. Она просто отказалась лечить свой туберкулез и позволила себе захлебнуться кровью. А психиатры, об отсутствии которых рядом с Майоровой так горюет Ямпольская, в свое время здорово помогли Екатерине Савиновой. Так, что она положила на рельсы свою бесценную и никому не нужную голову перед летящим поездом. Богата ведь талантами Россия. И на каждый талант есть особый режиссер с особым предложением, чиновники, в чьей власти перекрыть дыхание. Критики, которые в любой беде обвинят именно талант.