Раиса Горбачева - Я надеюсь…

Я убеждена: насилие над природой, ее оскудение ведет и к оскудению, к деформациям человеческой души. Имеет отношение и к взрыву насилия в людском сообществе. Спасать природу сегодня — значит спасать человеческое в человеке.

В одном из интервью Михаил Сергеевич на вопрос о любимом виде отдыха ответил: ходьба по лесным тропам. Да, тропинки Подмосковья, ставропольской степи, предгорий Большого Кавказского хребта — сотни километров пройдено по ним. И они дарили душевное равновесие, веру, силы.

Среди любимых песен Михаила Сергеевича — «Когда иду я Подмосковьем, Где пахнет мятою трава, Природа шепчет мне с любовью Свои заветные слова…» И еще «Русское поле»: «Поле, русское поле. Светит луна или падает снег, Счастьем и болью вместе с тобою. Нет, не забыть тебя сердцу вовек». Он любит эти песни и поет их.

— Знаете, — новую мысль она то и дело начинает этим словом — «знаете»: как мосток пробует, прежде чем шагнуть. — Георг Вильгельм Фридрих Гегель писал, что философия — это эпоха, схваченная в мыслях… Удивительное определение! А что такое песня? Тоже ведь эпоха, судьба народа, человека. Только «схваченная» в музыке, в мелодии и в слове, а в конечном счете — в чувстве. Песни моего детства: Каховка, Каховка, родная винтовка…», «Дан приказ: ему на Запад, Ей — в другую сторону…», «Расцветали яблони и груши, Поплыли туманы над рекой…», «Темная ночь. Только пули свистят по степи. Только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают…», «Степь да степь кругом. Путь далек лежит. В той степи глухой умирал ямщик…» — пронзительная по своей «русскости» смерть того безвестного ямщика длится уже длиннее любой жизни, больше столетия. «Есть на Волге утес, диким мохом оброс от вершины до самого края…», «Бьется в тесной печурке огонь. На поленьях смола, как слеза. И поет мне в землянке гармонь про улыбку твою и глаза…», «Вставай, страна огромная! Вставай на смертный бой! С фашистской силой темною, с проклятою ордой…».

Позже пришла, но все равно нашла нас — «Этот День Победы порохом пропах, Это — праздник с сединою на висках, Это радость — со слезами на глазах…». Да, хоть и пришла значительно позже, но тоже стала неразделимой с песнями моего поколения…

Говорят, сердце зорче всего. Скажите, чье сердце, пережившее и воспринявшее все это, не отзовется на людское горе, на людскую доброту?

Голоса Руслановой, Утесова, Шульженко, Бернеса, Козловского, Лемешева — как дороги они нам были на патефонных пластинках! И сколько лет я, как и многие-многие мои сверстники, бережно храню их. Как, впрочем, храню в своей памяти и невыразимо печальные, хотя и не всегда трезвые, голоса слепых, калек военных и послевоенных лет — на базарах, толкучках, вокзалах, в вагонах поездов и электричек. Голоса, певшие вовсе не бравым, а скорее грустным речитативом о боях и атаках, о смерти, любви. Война ушла, а ее печальная, надрывная мелодия долго-долго еще стелилась, как дым за прогрохотавшим составом. Везде пели: в поездах, на пятачках, перед домами, окруженные нами, детьми — самыми верными слушателями…

В прошлом году мне удалось в связи с поездкой Михаила Сергеевича побывать в Свердловской области. Край уральских самоцветов, малахита, горного хрусталя, величавой, суровой и вместе с тем дивной природы. Родина Бажова — творца замечательных уральских сказок и Мамина-Сибиряка — автора «Приваловских миллионов». Место «уральской святыни» — город Верхотурье, основанный в XVI веке, через который шла торговля Европы с Сибирью — по реке Туре. Город с уникальными памятниками — кремлем, соборами, монастырями.

В годы войны на Урале очень активно строились железные дороги — мой отец и прокладывал их вместе с другими. И наша семья переезжала одновременно с новыми дорогами. И как только не переезжала! — в товарных вагонах-теплушках, дрезинах по временному рельсовому пути, на санях по бездорожью тайги. Особенно ярко вспоминается последнее. Зимняя тайга. Трескучий мороз. Глухомань. Мы, дети, в санях, укутанные в тулупы. Лошади, по брюхо проваливающиеся в снег, комья снега, падающие с лохматых лап сосен, пихт, кедров. И изредка сверху проникающий, ослепительный солнечный луч. Остановки — на ночлег, отдых — в попутных, оторванных от мира, глухих деревеньках, хуторах. Надо иметь в виду, что тайга в те военные годы была, вообще-то, небезопасна не только сама по себе, но еще и потому, что являлась пристанищем всякого рода бежавшего из мест заключения уголовного люда, дезертиров и даже — беглых военнопленных…

На Урал эвакуировали оборудование из западных центров, фабрики и заводы. Отсюда везли на фронт технику и оружие. Значительная часть моего «уральского» детства прошла как раз в Свердловской области. Именно здесь, в старой церкви, переоборудованной под клуб, я бесчисленное количество раз смотрела «Чапаева». Именно здесь, прыгая на одной ножке, мы дразнили друг друга: «рогозинская шпана, на двоих одна штана». А нам отвечали вполне паритетно: «белоглинская шпана, на двоих одна штана». Именно здесь, в городе Алапаевске, первый раз в жизни была в театре. Смотрела пьесу «Платон Кречет» — это тоже запомнилось.

— В общем-то, Вы и сейчас связаны с миром детства — имею в виду Вашу благотворительную деятельность.

— Да, все мы родом из детства. Были когда-то детьми. К сожалению, часто забываем об этом. Здоровье детей — физическое, нравственное, духовное — что может быть дороже? Вспоминаю Армению, трагические дни землетрясения. Никогда не забуду горестные руины на месте человеческого жилья. Лица людей… Крики и стоны. И этот потрясенный разум. И слезы. Тысячи в одно мгновение погребенных мыслей, надежд и мечтаний. Десятки, сотни крохотных гробов, стоявших прямо на улицах. Была в больницах, где лечились пострадавшие дети. Знаете, какими словами встретил меня мальчик, у которого были передавлены ноги — школа рухнула прямо во время урока! «Тетя Рая, тетя Рая! Я больше никогда не пойду в школу!» — закричал он с кровати, едва я перешагнула порог палаты.

Что могла я сказать ему? Как утешить? Что бы ни стряслось с нашими детьми — даже если это удар слепой стихии, — мы, взрослые, в такие минуты смотрим в детские глаза не просто с состраданием, но и с чувством вины тоже.

— И все-таки — что же Вы сказали ему?

— Попросила его крепиться. «Ты же мужчина, — говорю, — а рядом — твоя мама». Сказала, что построим новые школы в его городе, красивые, прочные, в них будет не страшно. Держала его ладошки, и мальчик постепенно успокоился…

Благотворительностью ныне никого не удивишь — и уж американского читателя тем паче. Да я и не хотела бы делать какой-то отчет о своих «добрых делах». Я только хочу сказать, что забота о детях, благотворительность в этой сфере сегодня в нашем обществе не прихоть, не мода, это самая что ни на есть жесткая необходимость. Я не металась в выборе, куда приложить силы. Определилась без труда — в сферу детства. Шефствую над Центральной детской республиканской больницей в Москве, где лечатся дети практически из всех наших республик. Михаил Сергеевич свои гонорары, премии, включая Нобелевскую, передает главным образом на нужды здравоохранения. И часто эти почетные поручения — передать деньги или медицинское оборудование — Михаил Сергеевич доверяет мне. В этом плане им многое сделано для лечебных заведений в разных уголках страны — в Белоруссии, на Украине, в Узбекистане, Казахстане, в том числе и для больницы Красногвардейского района Ставрополья, откуда Михаил Сергеевич родом.