Всеволод Большое Гнездо - Алексей Юрьевич Карпов

его («переже бо бяше княжил у них»). Тогда сошлись на племяннике Андрея, тоже Мстиславе, но Ростиславиче. Но и племянник Андрея лишь год без недели продержался в беспокойном и свободолюбивом Новгороде: 21 июня 1160 года он вступил в город, а в июне 1161-го был вынужден покинуть его — что на этот раз стало следствием мирного договора, заключённого Андреем Боголюбским с новым киевским князем — своим старшим двоюродным братом Ростиславом Мстиславичем. В том же 1161 году произошло событие ещё более неприятное для Андрея: в Суздальскую землю из Южной Руси вынужден был вернуться его брат Василько, человек, несомненно, также амбициозный, проявивший себя в недавней войне на юге, причём в качестве союзника великого князя Ростислава Мстиславича. После того как у Василька отобрали Торческ, он тоже остался без удела. Количество князей, оказавшихся на тот момент в Суздальской земле, достигло критической массы.

Шестилетний Всеволод, конечно, не понимал сути происходящего. Но общее напряжение, царившее в княжеской семье, то чувство постоянной тревоги, которое испытывали его близкие, не могли не передаваться ему. Все ждали чего-то страшного, неизбежного — и это неизбежное произошло.

Под 6670 (1161 /62) годом летописец сообщает о беспрецедентном шаге Андрея в качестве суздальского князя — изгнании им из Суздальской земли единокровных братьев, племянников, а также «передних», то есть первых, бояр отца. Андрей нашёл способ одним махом избавиться от тех, в ком видел опасность для себя и, в будущем, для своих сыновей. «...И братью свою погна, Мьстислава и Василка, — читаем в Ипатьевской (Киевской) летописи, — и два Ростиславича сыновца своя (то есть двух своих племянников Мстислава и Ярополка Ростиславичей. — А. К), [и] мужи отца своего передний. Се же створи, хотя самовластець быти всей Суждальской земли». А чуть ниже в числе изгнанных упоминается и юный Всеволод: братья отправились в изгнание и «...Всеволода молодого пояша со собою третьего брата»14.

В летописях XV—XVI веков к рассказу об изгнании Андреевых братьев добавлены некоторые дополнительные подробности. В частности, сообщается об изгнании князем и четвёртого из его единокровных братьев, Михалка, а также о том, что Мстислав и Василий отправились в изгнание «с чады», то есть с детьми15. Если о детях Василька нам ничего не известно, то у Мстислава Юрьевича точно имелся сын; надо полагать, что его сопровождали и супруга-новгородка, и некоторые другие члены семейства.

Наиболее же подробный рассказ читается в поздней Никоновской летописи XVI века. Произошедшее, как всегда в этой летописи, объяснено интригами «злых» людей в окружении князя, но событиям придан гораздо больший масштаб:

«...Таже прельщён бысть от домашних своих злых, ненавидяху бо князя Андрея свои его суще домашний, и лстивно и лукавно глаголаше к нему, и тако совраждоваша и съсориша его з братьею: со князем Мьстиславом Юрьевичем, и со князем Василком Юрьевичем, и со князем Михалком Юрьевичем, и с предними мужи отца его». А далее говорится о разгроме всяческой оппозиции и едва ли не тотальном терроре, устроенном Андреем в княжестве: «И тако изгна братию свою, хотя един быти властель во всей Ростовъской и Суждальской земле; сице же и прежних мужей отца своего овех изгна, овех же ем (схватив. — А. К.), в темницах затвори, и бысть брань люта в Ростовьской и в Суждальской земли»16.

Нарисованная здесь картина «лютой брани» остаётся, конечно же, на совести составителей летописи, книжников XVI века. Но и отрицать возможность развития событий по такому сценарию у нас нет оснований. Андрей действительно был крут с людьми, и мы только что говорили об этом. Более чем красноречивым надо признать тот факт, что в соответствующей части Лаврентьевской (Суздальской) летописи, освещающей события с точки зрения князя Андрея и его преемников на владимиро-суздальском престоле, об изгнании князем своей братии вообще не говорится ни слова. Мало того: сразу два года, а именно 1162-й и 1163-й, оставлены здесь пустыми (случай исключительный во владимиро-суздальском летописании!), а предыдущий, 1161-й, занят лишь кратким известием о росписи владимирского Успенского собора. Да и последующие летописные статьи, после 1164 года, в большинстве своём ограничиваются лишь констатацией, так сказать, сугубо «официальной» информации. Это молчание летописи о важнейших, драматичнейших событиях тех лет свидетельствует о том, что события эти — какими бы они ни были — казались составителям летописи настолько опасными, а быть может, и настолько компрометирующими княжескую власть, что они предпочли вовсе умолчать о них. Или иначе: возможно, при обработке летописного текста из летописи была вымарана уже имевшаяся в них неприглядная для князя информация. А ведь о том, что младшие братья Андрея были изгнаны из княжества, составители летописи знали. Позднее в рассказе о событиях, последовавших за гибелью Боголюбского, они вспомнят и об этом. Причём вина за изгнание князей будет возложена не на Андрея, но на жителей княжества: оказывается, это они «...посадиша Андрея (на княжеский стол. — А. К.), а меншая (младших сыновей Юрия, братьев Андрея. — А. К.) выгнаша»17.

Что ж, подобное уже случалось в русской истории, хотя и не часто и не в таких масштабах. Так, прадед Андрея киевский князь Всеволод Ярославич добился того, что в Византию был выслан его племянник, князь Олег Святославич, проживший затем два года на греческом острове Родос в Эгейском море. Дядя Андрея Мстислав Великий, завоевав Полоцк, «поточил» всех полоцких князей и также выслал их в Византию вместе с жёнами и детьми. Правда, полоцкие князья давно уже обособились от остальных Рюриковичей и воспринимались ими как чужаки. Здесь же речь шла о родных братьях Андрея, таких же сыновьях Юрия Долгорукого, как и он сам. И всё же Андреевы братья хотя и были высланы за пределы княжества, но не заточены в темницу, как поступил, например, некогда Ярослав Мудрый со своим младшим братом Судиславом Псковским. Ярослав стал «самодержцем» (по-гречески «автократором», то есть правителем, ни с кем не делящим свою власть) во всей Русской земле. Он держал брата в заточении до самой своей смерти в 1054 году, и только его сыновья пять лет спустя освободили дядю — да и то лишь с условием немедленного пострижения в монахи. Андрей, выслав братьев, тоже стал «самодержцем» во Владимиро-Суздальской Руси — но добился этого более гуманными средствами, чем его далёкий предок. Более того, высылка братьев не означала полного разрыва с ними. Родственные, братские отношения в те далёкие времена (как, впрочем, и в любые другие) значили куда больше, чем политические разногласия, и впоследствии те из Юрьевичей, кому удастся пережить изгнание, будут действовать